Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

– А вы думали. Куродо забыл? А? Ни хрена подобного!.. Куродо все помнит…

– И жар холодных числ, – сказал я, – и венецьянские громады…

Все погялдели на меня с изумлением.

Я и сам изумился. Это стихотворение мне однажды прочла Мэлори, дурачась, прочла. Там что-то было про скелет, который хрустнет… вообще, мерзкое, "отпетое" стихотворение… Но из него, из всего него я запомнил только эти строчки: "Мы помним все: и жар холодных числ, и венецьянские громады…"

– Джек Джельсоминович, – вежливо спросил Валентин Аскерханович, – какие громады?

Я не успел ответить, поскольку на полянку, где мы собирались полдничать, вышел бородатый туземец. Я решил, что это жрец, так непринужденно и вольно смотрел он на нас, Пришельцев Неба.

Жанна сняла с огня сковороду, ловко прихватив тряпкой ручку, и брякнула на траву.

– Я думаю, будем прямо со сковородки, – сказала она, расстегивая нагрудный карман и вынимая ложку.

Мы не успеди извлечь свои, поскольку бородач наклонился над сковородкой, зачерпнул ладонью шкворчащее, аппетитно пахнущее месиво и отправил его себе в рот.

Раскаленный жир потек по бороде туземца.

– Уум, – заурчал туземец от удовольствия и закрыл глаза.

– Огнеед, – потрясенно вымолвил Георгий Алоисович.

– Просто сволочь, – возмущенно сказал Валентин Аскерханович, – он полкастрюли сожрал.

– Во-первых, – Георгий Алоисович потер лысину, – не кастрюли, а сковородки, во-вторых, разве вы не знаете закон Тибулла? В большой семье хлебалом не щелкай…

Туземец раскрыл рот и большим оттопыренным пальцем принялся тыкать себе в разверстую глотку, мол, пить хочу.

Жанна Порфирьевна деликатно зачерпнула варево с той стороны, где точно не пошуровал туземец, и заметила:

– Дайте младенцу попить.

Куродо отвинитил пробку от бутылки, нацедил полную кружку.

– Стошнит? – осторожно предположил Георгий Алоисович.

– Не, – мотнул головой Куродо, – от одного запаху убежит.

Туземец выдул всю кружку и захлопал ресницами, как девушка, которой сделали предложение.

Потом он рыгнул, швырнул кружку в кусты и сказал, обращаясь к Жанне Порфирьевне:

– Аз тебе хоцю!

– Все понятно, – почти одобрил туземное высказывание Георгий Алоисович.

– А я не поняла, что он сказал? – спросила Жанна Порфирьевна.

– Кажется, он объясняется вам в любви, – галантно пояснил Георгий Алоисович.

– Аз тебе хоцю!! – зарычал бородач, одним ударом ноги перевернул сковороду и прыгнул на Жанну Порфирьевну.

То есть он хотел прыгнуть на Жанну Порфирьевну, а прыгнул на мой кулак.

Туземец упал на землю, но скоро поднялся и сел, изумленно хлопая глазами. Он выглядел так, словно бы хотел спросить: "Что это, люди добрые со мной стряслось? Как же я влопался?"

– Аз… тебе… хоцюуу! – вытянул наконец бородач и горько, по-детски разрыдался.

Его горе было столь неподдельно, что я бы на месте Жанны Порфирьевны обязательно хоть чем-нибудь, но утешил бы беднягу…

Однако Жанна Порфирьевна, вдова командора, была дамой весьма сурового нрава.

– Вон! – она вытянула руку в направлении леса, откуда и вышагнул к нам на полянку влюбленный туземец.

Бородач встал на ноги и, всхлипывая, утирая слезы, покорно побрел прочь, бормоча не то проклятия, не то жалобы.

– Хорошо держит удар, – одобрил Куродо.

– Что удар, – смятенно сказал Георгий Алоисович, – он нас совсем без обеда оставил…

– А как же закон Тибулла? – засмеялся Валентин Аскерханович.

Куродо, между тем, налил каждому в кружку крови дракона.

– Ладно, – вздохнул он, – злее будем… Пошли?

Валентин Аскерханович посмотрел на Жанну Порфирьевну:

– Может, кому-нибудь остаться?

– Не волнуйтесь за меня, юноша, – важно сказала она, – я за себя постою…

– Будем надеяться, – хмыкнул Георгий, взваливая на плечо огнемет.

Лес был прошит солнечными лучами.

Лес пах разогретой землей и листвой.

Лес пах детством, каникулами, бездельем и свободой…

– Ориентировку-то нам дали точную? – забеспокоился Валентин Аскерханович.

– Сейчас и проверим, – ответил Куродо.

…И тогда мы увидели гору.

Она была неуместна в этом лесу, таком мирном и детском. Она вздымалась ребристо, нагло. Она выпирала из мягкой ласковой земли ножом, приставленным к горлу неба.

Гора была невысока. И не гора вовсе, но валун в два человеческих роста.

И когда мы подошли поближе и увидели нору, я вдруг представил себе, как втискивало себя в этот узкий проем жабообразное мнущееся существо, похожее на нашу квашню, и мне стало противно…