Любовь Романова - Люди крыш. Пройти по краю

— Что это? — Директор СКК уставился на грязно-белые ошметки, плавающие в красном чае.

— Каймак! — гордо сообщил Учур. — Особая пенка с молока. Вкусно. Специально для Кирилла Михайловича делал.

Морок опасливо понюхал содержимое кружки.

— Только не говори, что чай ты взял из деревянной шкатулки на верхней полке.

Алтаец осторожно кивнул.

— Учур! Я же просил без экспериментов! Ты знаешь, что это за чай? Дахунпао! Самый дорогой в мире! — Кирилл Михайлович откинулся на спинку кресла и расстроено поджал губы. — Он растет в одном-единственном месте на земле. В горах Уишань. Его урожай — всего полкилограмма в год. Можешь представить, сколько стоит одна ложка? А ты в него этот… каймак кладешь! Ну что молчишь?

— Радуюц, — грустно вздохнул алтаец, теребя ремень джинсов.

Морок едва не поперхнулся.

— Радуешься? Чему?

— Тому, что вы сегодня Кирилл Михайлович, а не Морок. Морок бы меня убил.

Кирилл Михайлович сердито фыркнул. Эту игру начал Кудай — начальник силовой группы СКК. Он утверждал, что тело его шефа делят два человека. Один — мягкий, склонный к пространным рассуждениям Кирилл Михайлович, другой — холодный и бескомпромиссный Морок. Первый вполне мог простить незначительную оплошность, любил посидеть с бокалом коньяку, был в курсе семейных дел каждого сотрудника, увлекался стрельбой из лука и арбалета.

Второй не увлекался ничем, кроме работы. Одного его взгляда хватало, чтобы у подчиненных участилось сердцебиение и засосало под ложечкой. Он мерил пружинистым шагом помещение оперативного штаба и отдавал короткие, точно удар под дых, команды: «Вперед. Отходим. Ищем цель. Пора». А еще он не прощал предательства. Это могли бы подтвердить те, кто повелись на добродушие Кирилла Михайловича и решили проверить границы его терпения. Наивные глупцы давно уже не разговаривали ни с кем из ныне живущих.

Для Кудая и его гвардии зондирование шефа стало ежедневным развлечением. Кто сейчас у руля? Кирилл Михайлович? Значит, можно расслабиться и отпустить пару дерзких шуток. Морок? Лучше не рисковать.

— Иди, психолог, чай неси. Черный. Без пенки.

Но Учур замешкался. Он смотрел на крысу в клетке на столе шефа. Крупный серый грызун, сидя в опилках, наводил красоту. Азартно чистил шкурку, периодически останавливаясь и поглядывая на алтайца бусинами черных глаз.

— Можно погладить? — спросил Учур и уже протянул руку к решетке.

— Стоять!

Помощник не заметил, как Морок очутился рядом, и сжал запястье парня. Глаза директора СКК стали холодными, как вода в горных озерах, рот превратился в трещину.

— Нельзя. Эта крыса заразна. Один укус, и ты мертвец.

Учур испуганно попятился к двери, прижимая к груди деревянный поднос.

Детский лагерь «Североморец» стоял на берегу Голубой бухты под Геленджиком. Еще совсем недавно в него приезжали школьники из тех мест, где снег лежит девять месяцев из двенадцати и ночь тянется полгода, чтобы смениться таким же долгим днем. Они ходили купаться в море по расписанию и часами маршировали на разогретом южным солнцем асфальте. Отчего-то именно это наказание чаще других выбирали для своих подопечных не обремененные педагогическим образованием вожатые. Наверное, оно позволяло, пока дети заняты, сбежать на пляж и загорать в свое удовольствие.

Но два года назад лагерь закрыли. Рядом с ним построили аэродром, и «Североморец» оказался в санитарно-защитной зоне. Каждые пятнадцать минут небо над ним взрывалось ревом самолета, и все, кто находились поблизости, переставали слышать друг друга.

— Вы уверены, что здесь кто-то живет? — спросила Женя, когда мини-вэн припарковался у ржавых ворот. Рядом в густой колючей траве лежала гипсовая голова. Судя по пилотке, она принадлежала статуе пионера.

— Это уж не мое дело. Сказали довезти — довез. — Павел Иванович тут же принял Женины сомнения на свой счет.

— Посмотрим. — Гриша решительно спрыгнул на пыльную землю.

Он провел всю дорогу на «местах для поцелуев» — обнимался с Аней на заднем сиденье автомобиля. Тимофея страшно злило воркование голубков, и сын Лунной кошки демонстративно пересел в кресло рядом с водителем.

Женя решила не терять драгоценных часов. Она тренировалась. Пропускала под ошейником и животом Борова тонкую голубую нить и поднимала пса под потолок салона мини-вэна. Пес первое время плакал, жаловался Феде на тяжелую судьбу, но потом смирился. Кажется, даже начал улыбаться.