Катерина Шишканова - Призрачная

— Когда молодая графиня вошла в замок, я понял что пропал. Она просто причаровала меня своим взглядом. Чтоб держаться от неё подальше, я стал грубить. Порой доводил её до слёз своими придирками, но она не разу не пожаловалась своему мужу, который из-за своей влюблённости не замечал моего состояния. Отпустить меня из замка Ермолай не согласился, а я не решился назвать ему истинных причин своего поступка. Так я жил несколько недель между молотом и наковальней, цепенея при наших коротких встречах и мечась от бессонницы по ночам. И вот однажды… Ты должна знать за что боги наказали нас, Палевия.

— Я не Палевия.

— Ш-ш. Я знаю кто ты, ты сама себя не знаешь. Мара или Палевия — душа одна, призраки это всегда чувствуют. Даже Альбина сразу узнала тебя, ведь когда-то ты была без ума от неё.

Глаза в зеркале… Они моргнули и погасли — это были мои собственные глаза, просто я их не узнала. Так же, как не узнала своего портрета — всё-таки за семнадцать лет жизни ведьмачкой многое можно забыть… даже себя.

— Однажды шутки ради мы заключили с графом пари, — тем временем продолжал Океан. — Он был уверен в своей молодой жене и хвастанул, что крепче брака не существует. Я же старался очернить графиню хотя бы в своих собственных глазах и выкинуть юношескую блажь из головы, поэтому тут же возразил, что удеру с ней из замка, что смогу её причаровать и влюбить.

— …И она бросит ради тебя мужа?.. — мой собственный голос неуловимо изменился — я словно впервые услышала его. И словно впервые взглянула на мир этими глазами. И вздохнула впервые.

Я ничего не знала об их споре, поэтому не стала призраком, проклятая за обман. Моя душа повинуясь приказу любимого человека умчалась прочь от истерзанного тела. Туда, куда он и велел — в приграничное село, где в ближайшей к лесу хибаре нарождалась новая жизнь. Крики роженицы не могли не привлечь душу, только что лишившуюся тела.

— Мара, мара, — шептала тёмноволосая крестьянка, узрев на пороге бесплотную тень. Но старая бабка не имела власти над пространством, которая была в крови сельской ведьмы, и видеть меня она не могла. А я видела то, что не могла знать даже ведьма — шанс вернуться на землю и прожить жизнь ещё раз… спасти себя и душу возлюбленного… и собственного мужа пред которым так завинила.

Океан же вернулся в замок, пока его не хватился граф.

— Ты выиграл спор, Океан. Я действительно могла убежать за тобой на край земли. Но я была в этом не виновата и считала…

Не важно, что я считала — я совершила грехопадение, предала мужа, которому клялась в верности перед алтарём, хоть продолжала любить его… Я любила их обоих, и, вернувшись второй раз, продолжала любить — прошлые ошибки так ничему и не научили.

— Ты до сих пор готова пойти со мной, Палевия. Стоит только позвать.

Я ненавидела его. Так же сильно, как и любила — из-за него мы удирали прочь из замка, из-за него застряли в междумирье — не призраки, но и не люди, из-за него страдали близкие люди… и из-за меня.

— Я виноват, — Океан легонько провёл пальцами по моей щеке, заправил за ухо выбившуюся прядку, вытер мои слёзы. — Мне и распутывать. В прошлый раз ты не смогла добраться до графа, в этот сможешь — тени больше не нападут, за семнадцать лет я смог очистить лес от этой пакости. Всё, о чём я прошу — отпусти меня, я хочу покоя, графиня.

Трава заалелась от заката. Над лесом затужила кукушка. Её плач слился с весёлой трескотней пеночки. Лопухи отцветших ландышей, зелёная ещё земляника и даже утыканный мухоморами пенёк — всё такое же, как и семнадцать лет назад. Ничего не изменилось. Кроме нас.

Я давно уже его простила — где-то глубоко внутри, где никогда не забывала, кто я на самом деле. Осталось лишь признать это вслух и мы оба будем свободны.

— Мне страшно, Океан…

— Не бойся. Я тебя люблю…

Когда погас последний луч солнца, я выехала к Приграничью.