Игорь Федорцов - Дождь в полынной пустоши [СИ]

— Милостивца! Милостивца обеспокойте.

Именно так. Не отзвоните, не ударьте — обеспокойте. Уважительно. Последняя надежда в божественную охранную силу старого, как мир колокола. На него, да Агафию-Колокольницу.

Забыв о мертвом провидце, о себе надобно думать! народ перетек к ступеням соседней церкви.

— Вспоможи Заступница! Оборони деток. Нас сирых защити!

Взбудораженная толпа исходила нетерпением и недовольством медлительностью и нерасторопностью попов.

— Милостивца обеспокойте! — требовали люди, и валилась на колени. В грязь и лужи. Теснились. Так спокойней, уверенней.

— И будет дарована грешным надежда…, — нестройным разноголосым хором читали отчаявшиеся святую молитву. — И простятся дела неправедные и будет даровано спасение от зла и защита от злого и очищение души и умягчение нрава…

Каждый назначал собственный путь к спасению. Честных мало, каялись единицы.

Диакон напуганный наплывом обезумевшего народа, отправил звонаря наверх. Старый монах, подгоняемый нетерпеливыми гулом хорошо слышимым сквозь толщу стен, спешил изо всех сил. Прижимал руку к разболевшейся груди, часто останавливался перевести дыхание. Старческая немощь не позволяла двигаться быстрее. Ему не хватало воздуха, гудело в ушах и кололо в зареберье.

Сверху, с колокольни, звонарю открылось невиданное доселе. Огромное людское сонмище бурлило у стены, одновременно напоминая и штормовую волну и грозовую тучу, насыщенную молниями и громами. Он явственно слышал крики, и нетерпеливые требования.

— Милостивца! Милостивца!

Отдышавшись минуту, взялся размерено раскачивать било. Первый удар должен получится сильным. А если заспешить, брякнет божья медь, никто и не услышит, не прочувствует силу и святость металла.

Раз, два, три! — тянул монах веревку. Четыре! Пять! Шесть! Семь…

Боммммммм! — громоподобно покатилось по округе, вспугивая птиц, оглушая и отдаваясь в голове.

— Оборони! Заступись! — доносилось снизу. И столько отчаяния и веры было в простых безыскусных людских словах, столько надежды…

С хрустом, рывком, просела балка. Звонко лопнуло крепление, сбросив тяжесть. Колокол всей массой ударил в настил, легко проломил, увлек обломки плах и досок за собой. Старого монаха вышвырнуло за заграждение. Выручило больное сердце, остановилось работу раньше, чем несчастный долетел до земли.

Могучий металл падал тяжело, ускоряясь и сметая преграды. Расхлестал скрипучие переходы, превратил в щебень лестничные марши, ободрал штукатурку и алебастровую лепнину, взбил белесую взвесь. Ударился в каменное основание, но не раскрошился, а отлетел к стене, выломав и вывалив здоровенный участок кладки. Колокольня содрогнулась.

— Аааа! — испуганно взвыла толпа, застывшая перед великим рушением.

Треща и звонко лопая кирпич, вверх прострелила трещина. Узкая в начале, она расширялась кверху, опоясывала колокольню. Скрежеща и далеко стреляя обломками, каменная свеча распалась на неравновеликие части. Верхняя чуть сползла, окутываясь туманом кирпичного крошева. Замерла, тряско посунулась и, отклоняясь, рухнула на дико завизжавшее сборище. Взлетела известковая пыль, грязь из луж, кровь и раздавленная плоть! На мгновение, лишь на мгновение, стало очень тихо. Явственно услышать, в серых утренних небесах, радостный грай воронья.

Кто сказал что с рассветом ночь уходит. Нет. Ночь только опустилась на столицу.

Кипело Замостье, бурлило Предмостье, волновался Каменный холм и уже нельзя разобрать, чем неурядье закончится. Бесчинствами обезумившей толпы или всеобщим, все сметающим бунтом.

— Вы знаете, где я побывал сегодня с раннего утра?

Когда Акли говорил вежливо и на вы, пора прятать голову. Подобно страусу в рыхлый песок. Сохраннее будет. Хотя бы голова.

— Не могу того знать, — врал гриффьер, прекрасно осведомленный о визите бейлифа.

— А я вам скажу. Поделюсь секретом, пусть это даже вовсе никакой не секрет. У короля.

Гриффьер молчал, онемев от страха. Как спросить о причинах раннего встречи? Вернее спросить, не подвергаясь гневу бейлифа. А Акли гневался. Еще как гневался. Сейчас он напоминал бульдога готового не вцепится намертво, а разодрать в клочья..

— Саин Моффет вызвал меня задать один единственный вопрос…

Проблема участия в разговоре и опаска за целостность собственной шкуры становилась все острее. Гриффьер нервно сглотнул.

— ЧТО ПпРОИСзсзХхОДИТ? — Акли передал все нюансы королевской артикуляции. Пришепетывание, заикание, растянутость.