Мелькнула макушка, и до моего слуха донеслось довольное сопение, затем зяброкряка, вернее зяброкряк, поскольку эта особь явно мужского пола, опускает голову и начинает, фыркая и мотая головой, с жадностью втягивать в себя жидкость.
«Какой-то упырь»,- мелькает мысль, и я заношу палку.
Капризная память не вовремя выдает информацию о том, что на упырей и им подобных вампиров действует осина, а совсем не дуб. Но поскольку я собираюсь использовать дреколье не в качестве кола, а совсем наоборот – как дубину, то, отбросив ненужную информацию, замираю с занесенной над головой палкой, намереваясь обрушить ее на макушку, как только она возникнет в поле моего зрения.
Чудище перестало глотать и довольно фыркнуло, начав распрямляться.
Я качнул палку назад, увеличивая размах, и в это время в дверном проеме возник гостеприимный хозяин избушки с черпаком в одной руке и большой деревянной ложкой в другой.
Остановить удар я уже не успел, а вот ослабить – частично да. При столкновении дуба с лысиной раздалось не «Гуп!», сопровождаемое треском то ли дерева, то ли кости (всегда нелегко верно угадать, что окажется прочнее), а всего-навсего «Бумс!». Пусть звонкое, но мало опасное для здоровья.
Издав нечленораздельный вскрик, чудище резко повернулось ко мне. Все лицо его было мокрым, но не в крови, а в рассоле.
– Комар,- пояснил я, стараясь удержать на лице глупую улыбку. И, отлепив от бороды сизоносогозяброкряка веточку укропа, отбросил ее в сторону.
– А… – недоверчиво промычало чудище, утерев мокрое лицо рукавом, засаленным до такой степени, что меховая оторочка приобрела вид однородной массы, местами протертой до дыр, погладило лысину, на которой четкой полосой, наливающейся краснотой прямо на глазах, просматривается след от соприкосновения с дубовой палицей. И вполне членораздельно переспросило: – Комар?
– Ага,- подтвердил я, пряча импровизированную дубинку за спину.
– А…
– Не стоит благодарности.
Судя по налитым кровью глазам и выражению лица, сизомордый незнакомец именно этого чувства и не испытывал. Скорее всего, он просто растерялся от неожиданности и не мог решить, что преобладает в нем: гнев или злость?
Не давая ему определиться в выборе, любое из решений в котором чревато для меня неприятностью, принимаюсь импровизировать.
Зная манеру хозяина избушки на всяком встречном испытывать собственноручно приготовленное зелье и по его реакции на обнаружение в своем дворе сизомордого предположив, что они знакомы, я сложил дважды два и получил…
– Больно? – указав глазами на набухающую шишку, поинтересовался я у пострадавшего и тут же, не дав ему ответить, обратился к бородатому естествоиспытателю:- Может, напоим его вашим чудо-зельем? Оно ведь поможет?
– Конечно,- воодушевляясь заманчивой идеей, воскликнул хозяин избушки.
А вот в налитых кровью глазах явно промелькнул испуг.
«Знать, верно мое предположение»,- возликовал я.
– Нет-нет,- поспешно отмахнулся от предложенной помощи незнакомец.- Все хорошо. Такая мелочь, что даже не стоит вспоминать.
– Ну… тогда пожалуйте за стол,- вздохнув, пригласил хозяин.- Отведайте угощения.
– С удовольствием.
– Не откажусь.
ГЛАВА 3 Посвящение в богатыри
Вот раньше как было? Выпил Илья Муромец чарку, почувствовал в себе силу богатырскую – и ну подвиги вершить. Почет и хвала!
А сейчас? Выпил… почувствовал… вытрезвитель. И бумажка по месту работы.
Размышления в КПЗ
Может статься, было довольно невежливо с моей стороны сидеть вот так, с отвисшей челюстью, но процедура знакомства оказала на мой мозг, запутавшийся в собственных «это помню – это нет», потрясающее действие.
Сперва-то все было чинно, даже несколько официально.
Когда мы уселись за стол, хозяин, перебросив бороду с одного плеча на другое, наполнил чарки влагой, чистой, словно родниковая вода, и, прокашлявшись, возвестил:
– Будем знакомы. Меня родители нарекли Никодимом, по батюшке – Якимович, только сызмальства все кличут Травником.
Он что, с самого детства зельем самодельным всех желающих и не очень травить пытался?
– Это значит, что с травами дело имею,- для таких непонятливых, как я, уточнил происхождение своего прозвища знахарь-самоучка.
Они выжидательно посмотрели на меня.
– Как раньше звали меня, не помню, а пока можете величать просто товарищем Бармалеем.
Скромненько и со вкусом.
Не знаю, почему мне взбрело в голову – так, мимолетная прихоть! – назваться именем сказочного злодея, о котором я и прмню-то лишь то, что он каким-то образом связан с Африкой: «В Африке разбойник, в Африке злодей, в Африке ужасный Бармалей…». «А Африка,- продолжала память выдавать порциями воспоминания,- это Черный континент, но сами жители почему-то слово «черный» недолюбливают. Они отдают предпочтение некой другой стране, в которой их сперва безжалостно эксплуатировали, а нынче кормят и всячески ублажают, терзаемые совестью. Для чего безбожно обирают новых несчастных, очередь которых перейти на дотацию наступит лет через сто-двести. Необходимость в ней возникнет значительно раньше, но совесть – она штука инертная. Пока-то стронется с места. Замкнутый круг получается».
Читать дальше