Хелена Хайд: Грязные цветы. Пленница волчьего офицера

— Что это ты подобрала, тварь? — выпалил он, резко ударив меня по лицу.

— Ничего, — всхлипнув, соврала я. Понимала, что врать не стоит… но признаться и просто отдать конфету казалось чем-то преступным, кощунственным, непозволительным. Тем, за что я себя никогда не прощу. Даже после смерти.

— Повторяю вопрос: что ты подобрала? — прорычал молодой светловолосый оборотень, нанося мне новый удар. — Какую-то запасную заточку той сучки, да? Решила и сама побунтовать?

— Нет, что вы, — в ужасе пролепетала я, ощущая, как спина покрывается липким потом. — Ничего такого…

— Показывай, — гаркнул солдат. Но я лишь замерла, зажимая рукой карман. И тогда он попытался силой оторвать от него мою руку.

Я же совершила чудовищную ошибку: попыталась сопротивляться. Просто на автомате, боясь отдать конфету.

Злобно сверкнув глазами, мужчина болезненно выкрутил мне руку, а в следующую минуту заломил ее за моей спиной. В панике вскрикнув, я расплакалась, а он тем временем просунул пальцы в карман… извлекая из него конфету в окровавленной обертке.

Несколько секунд солдат просто смотрел на лакомство округлившимися глазами. А затем его лицо побагровело.

— Ты дорвалась, тварь, — прорычал он, надевая на мои запястья наручники. И не обращая внимания на проводившие нас пустые взгляды, повел меня в сторону выхода из цеха.

Вскоре меня, словно тряпку, швырнули в маленькую тесную комнатку. Когда ее дверь захлопнулась, я оказалась в темноте и ощутила, как к горлу подступает ком. Надо же, как глупо. Неужели меня… теперь расстреляют? Из-за конфеты, которую я так и не смогла съесть, даже лизнуть? Как глупо, бессмысленно. И как же сильно не хотелось умирать. Просто жить, пусть даже так, но видеть, слышать и чувствовать хоть что-нибудь. Пожалуйста, что угодно, только не чернота, пустота и ничто… А в то, что после смерти меня может ждать какой-нибудь рай, я уже даже не верила. Эти мечты о том, что в загробной жизни мне воздастся за все страдания, казались такими глупыми и наивными…

Нет, пожалуйста, что угодно, только не смерть.

Но самым странным показалось мне то, что даже сейчас слез не было. Я лишь сидела в уголке и дрожала, обхватив плечи, потеряв счет времени. И именно так меня нашли вошедшие в комнатку солдаты, которые грубо подхватили меня под руки и потащили куда-то по мрачным коридорам.

Неужели в комнату для расстрелов, где мне просто выпустят пулю в затылок?

Жмурясь, я лишь неуклюже передвигала ослабевшие ноги и отчаянно сжимала губы в плотную линию. Пока не поняла, что мои конвоиры остановились, отчеканив что-то на дойреском. Лишь тогда я решилась открыть глаза… и обомлела.

Передо мной стоял тот самый офицер, строго отдававший приказы своим подчиненным.

— Шевели ногами, — фыркнул он, схватив меня за плечо. И ничего более не говоря, четкой армейской походкой пошел дальше, волоча меня за собой.

Вскоре мы, пройдя кажется по подземным туннелям, поднялись по лестнице. И тогда я узнала коридоры, в которые мы вышли. Потому что уже ранее меня вели по ним.

Это были коридоры к его квартире.

Грубо запихнув меня за дверь, оборотень буквально проволочил меня к одной из комнат, оказавшейся совершенно без окон… но при этом с кроватью, шкафом, столиком и даже ванной, стоящей в углу за ширмой.

— Найди себе что-нибудь в шкафу вместо этих вонючих тряпок, — прорычал мужчина, проталкивая меня за порог. — Только сначала отмойся как следует. Пожрать принесу вечером, и потом расплатишься за еду.

Больше ничего не говоря, офицер захлопнул тяжелую дверь, и я услышала, как щелкнули замки, надежно запирая меня в этой комнатушке с блекло горящим светильником.

Не было ничего, кроме страха.

Пока я стояла посреди комнаты, минута за минутой, остолбеневшая, и лишь оглядывалась по сторонам. Словно боялась, что в любой момент картина перед моими глазами переменится, и я снова окажусь в коридорах, на пути к расстрельной комнате… а то и вовсе посреди нее, с приставленным к затылку пистолетом.

Пока стягивала с себя старую, грязную, потрепанную лагерную одежду, в то время как в ванной набиралась горячая вода, а поток из крана взбивал в ней воздушную мыльную пену.

Пока опускалась в приятно пахнущую воду, впервые за долгое время снова ощущая, как она обволакивает мое тело, растворяя грязь и смывая с кожи запахи нечистот, телесных выделений и изнасилований. А затем — пока отмывала распаренное тело намыленной мочалкой.