Алексей Корепанов - Круги рая

— А чтобы распознать, замани его к себе и свяжи, — бормотал парень у моих ног. — Стащи с него шмотки и врежь прямо в живот. Вот тогда эти знаки и появятся…

— Нет! Нет! Не хочу-у! — визжала, забившись в угол, пьяная девчонка, пытаясь натянуть на голову подол платья. — Прочь! Все прочь!

Лысый субъект, спотыкаясь о лежащих людей, добрался до столика, полез на него, опрокинув недопитые бокалы, но его с хохотом стащили, и он упал и заплакал, вытирая разбитые губы.

— О! О-о!.. — стонала женщина с фиолетовыми глазами. Она лежала, раскинув ноги, привалившись к хмурому парню, и с неумолимостью маятника подносила к губам бутылку. — О-о! Не могу! Сгорю! Ох и жжет!

— Нет, послушайте! — закричал толстяк с лиловой физиономией, становясь коленями на кресло. — Послушайте, вы, непосвященные!

Его не слушали, но он опять закричал, стараясь перекрыть сумятицу голосов, хохот, стоны, визги и крики:

— Я жил в чудесном мире, слушайте, вы!.. Однажды я услышал глас Божий с небес и пошел на поиски Всемогущего Отца. Люди из страны Ка-Бир дали мне корабль, и я долго скитался по водной глади, держа путь в священную страну Дар.

К толстяку начали поворачивать головы.

— Уже видны были берега желанной земли, — толстяк перестал кричать и заговорил нараспев, все тише и тише, — но страшное чудовище, держащее мир, заволновалось, забило хвостом по водам океана, и свирепая буря вдребезги разнесла корабль. И все же глас Божий но зря вещал над моим жилищем. Океан выбросил меня на берег целым и невредимым. Долго брел я, удаляясь от океана, и наконец настал день, когда в глубине равнины выросла гора Эрадат.

У толстяка оказалось несколько слушателей, остальные потеряли к нему интерес. Более того, в другом конце бара на стол забралась растрепанная женщина в зеленом переливающемся платье и начала что-то говорить, то и дело показывая руками на пол.

— Забыв о зное и усталости, я бросился вперед, — окрепшим голосом продолжал лиловый толстяк. — И когда кровь Отца пролилась над миром, я достиг предела своих желаний. Я взошел на вершину священной горы Эрадат, опустился на белый камень и достал нож. Кровь брызнула мне в лицо, залила глаза — и вот я с вами… — последние слова толстяк произнес совсем тихо, понурился и сполз с кресла. Кто-то сразу протянул ему бокал, толстяк залпом опрокинул его, повеселел и крикнул: — И вот я с вами!

Вокруг нестройно захлопали. Растрепанная женщина продолжала говорить, но ее голос тонул в хаосе разнообразных звуков.

Я попытаяся подняться, но понял, что не сумею. Ноги не слушались, тело отяжелело, стены качались, лица расплывались, превращаясь в бледные бесформенные пятна. Я тряхнул головой, с трудом стараясь удержаться в границах осознания реальности. Кто-то сунул мне в лицо бокал, приговаривая:

— Пей, пей — будет легче, будет лучше…

Меня мучила жажда и я с жадностью сделал несколько глотков — но это оказалась все та же обжигающая жидкость. Над головой засмеялись и кто-то высоким звенящим голосом затянул нараспев:

— Идут в кромешной мгле… Глаза пустые сонны… Идут в унылой мгле — глаза темны, бездонны… — Голос невыносимым звоном врывался в голову, и голова разбухла и стала тянуть вниз расслабленное тело. — Уходят в пустоту, не плачут, не смеются… Шагают в пустоту… Зови — не отзовутся… — Голос витал над криками, смехом и бормотанием и я никак не мог отыскать глазами его обладателя. — За ними монотонно другие прочь, прочь… В колодец тот бездонный, в ночь… В ночь… Уныло, равнодушно шаги звучат… Бредут, бредут послушно… Спят… Спят… И черный свет струится… Свет… Свет… Вернетесь ли обратно? Нет… Нет…

Звонкий голос перешел в крик и в нем зазвучали слезы:

— Куда идете, люди? Там нет тепла!..

И нестройный хор проревел:

— Одна лишь мгла повсюду… Мгла! Мгла…

«Когда же закричат петухи?» — с трудом подумал я, борясь с головокружением. Нужно было вставать и я сосредоточил все силы на этом занятии.

Не помню, сколько раз я безуспешно пытался подняться, и в конце концов мне это удалось. Вокруг кривлялись бледные и багровые рожи, словно соскочившие с майки поклонника Агадона, прыгали по столам, подмигивали из-под кресел, мертвыми глазами смотрели с пола. Я пробирался к выходу, придерживаясь за столики и кресла, и до меня долетало невнятное бормотание: «Жили долго и беззаботно… И умерли в один день… А он уже холодный… Закричали и провалились… Яма, а в яме огонь бледный…»

Бр-р? Когда же закричат петухи?