Григор Карт - Осада Красной крепости

Страх сковал сердца людей. Никто и никогда не поверил бы, что орава вислоухих дикарей с запада способна сломить оборону Гордлена — столицы величайшей из держав. Сегодня целый день перед королевским замком не утихала бушующая толпа, требующая увидеть правителя, ибо король Имелаф единственный, кто еще может дать надежду отчаявшимся. Но глашатай заявил, что Его Величество еще недостаточно оправился от раны, а потому не может выйти к своему народу. Толпа прониклась сочувствием к королю, но ужас, который многие пережили во внешнем кольце города, не позволял людям разойтись. Они отчаянно искали защиты у короля, как ребенок ищет ее у матери. Многие даже решили провести ночь прямо на площади. Большинству людей просто некуда идти. Все храмы, казармы, лечебницы и склады до отказа заполнены сбежавшими от трипилийцев людьми, и все же очень многим приходиться ночевать под открытым небом.

Даже на колокольне слышно, как внизу в храме испуганные горожане возносят молитвы богам за своих близких, оставшихся во Внешнем кольце. За короля, за Гордлен, претерпевший такое унижение от западных варваров. Но больше всего люди молят об избавлении. Они хотят, чтобы их страдания наконец закончились, чтобы враги, принесшие смерть и разрушение, — сгинули.

Откровенные молитвы значат, что люди еще не утратили веру. А если так, то боги обязательно откликнутся. Гордлен страдал более чем достаточно, столько бед и лишений разом не обрушивалось еще ни на один город и ни на один народ. Но мы вынесли все испытания! Теперь настало время богам вмешаться. Пройдет еще немного времени, и они освободят город от этого бремени. Трипилийцы падут, а Гордлен снова воспрянет в своем величии, ибо так было всегда.

Варвары окончательно захватили Внешнее кольцо города. Если где-нибудь и остались храбрые воины, оказывающие сопротивление, — со стен крепости их не видно. Только разрушенные и выгоревшие дома открываются взору.

Прошло почти две недели с тех пор, но ни один трипилиец не попытался взять крепость штурмом. В ней нет башен, и гарнизон внутри вмещается совсем небольшой, но неприступная стена пятнадцати саженей в высоту, защищает солдат обороняющих ее. Каждый из трех входов наглухо закрыт массивными металлическими вратами, подойти к которым можно только по узкому мосту. Сотня солдат сможет оборонять крепость Гордлена даже от десяти тысяч!

Но людей в городе больше, значительно больше. Хвала богам, что вся провизия хранилась на складах во Внутреннем кольце, иначе голод сразил бы нас за несколько дней. Однако запасы воды почти на исходе, так как все колодцы находятся во Внешнем кольце.

Коммуны, в которых состояли горожане, — распались. Ни один представитель не смог удержать вверенных ему людей под контролем, и вражда между населением разгорается с новой силой. Особенно теперь, когда ночи стали по-настоящему холодными. За последние несколько дней семь человек замерзли насмерть, ночуя под открытым небом.

Это могло вылиться в очередную волну бунтов, если бы два дня назад сам Гуун-Кар не показался перед воротами крепости. Городская стража, увидев приближающихся трипилийцев, затрубила тревогу, но вскоре стало ясно, что по мосту идут всего три человека. Двое необычайно высоких шли впереди и несли перед собой длинные щиты, полностью закрывавшие их. За ними шел среднего роста коренастый варвар.

Солдаты, призванные из западных городов, сразу признали в нем Гуун-Кара. Длинные черные волосы, сплетенные в косу, окутывали его шею, словно шарф. На удивление моложавое лицо было гладко выбрито, что еще более странно для трипилийца. Его одежда отливала разными цветами, словно оперение пестрой птицы: отороченные бурым мехом рукава, яркий, как полуденное солнце, плащ из лисьих шкур, кроваво-красные сапоги, со звоном стучавшие о каменный мост при каждом его шаге, и белая, как облако, остроконечная шапка, сползавшая ему на лоб.

Гуун-Кар остановился на средине моста, достаточно далеко, чтобы не опасаться стрел защитников крепости, и долго смотрел на металлические ворота, на стену и на людей, толпившихся на ней. Никто не знал, зачем предводитель трипилийцев показался перед крепостью, и он сам ничем не выдавал своих намерений.

Когда на стене собралось уже столько людей, что началась давка, Гуун-Кар наконец зашевелился. С замиранием сердца люди смотрели, как он не спеша снимает со спины длинный лук, едва ли меньше его самого, накладывает на тетиву стрелу и нежно спускает ее. Быстрее, чем молния разрезает ночное небо, стрела промчалась над мостом, порхая все выше, пока с треском не вонзилась в колокольню, пронзая камень, словно тончайший пергамент.