Денис Чекалов - По законам Преисподней

А кто не желает этого своим врагам?

Ладонь Громобоя дернулась, и огненный шар медленно стек по его руке, сжигая ее дотла. Остались только обугленные кости, но почти сразу же рассыпались и они.

Я побежал.

Бежал, что есть сил, толкая Громобоя вперед.

Конечно, чародей мог легко разломать мое копье-самоделку. И он это сделал. Хобгоблин взмахнул рукой, – той, что еще осталась, – и лапа мантиспы разлетелась в щепки.

У меня в руках остался только куцый обрубок.

– Ты опоздал, – сказал я.

Громобой покачнулся, и понял, что стоит у края скалы.

Я наотмашь ударил его по лицу, обломком копья.

Волшебник взмахнул рукой, и полетел в пропасть.

Огненная волна накрыла его, и я услышал сдавленный крик. Страж Подземелья понял, что ему придется умереть еще раз.

Время!

То, что мы тратим так безрассудно, и чего нам никогда не вернуть.

Алый рассвет поднимался за плечами Бубновой дамы.

Еще чуть-чуть, – и проклятие Харубея вырвется на свободу.

Я подбежал к другому краю скалы, и заглянул вниз. Черные глаза игуан смотрели на меня из ущелья.

Увидев меня, твари заволновались; они пытались взобраться вверх по скале, их тонкие усы вздрагивали, а из распахнутых ртов тянулись тонкие языки, с жалами на конце.

Целоваться с ними сразу же расхотелось.

А где же моя гондола?

Как я и думал, – никто не стал меня ждать. Тяжелые корзины, покачиваясь, вязко ползли под сводами пещеры. Они двигались медленно, болезненными рывками, – но за то время, пока я развлекался с хобгоблином, успели отплыть уже далеко.

Слишком далеко.

Но это не страшно.

Веревка с крюком снова лежала у меня в рукаве, смотанная и готовая к броску. Она скручивается сама, надо только слегка повести локтем.

Огненный смотрел на меня, вцепившись в края корзины.

Ему не терпелось увидеть, как я пойду на обед двухглавым.

Теперь у меня появился выбор. Гондола рыжего была ко мне ближе всех. Я мог забросить мифриловый крюк туда, – и знал, что не промахнусь. Вот только хобгоблин сразу отцепит «кошку».

Или не сразу.

Сначала подождет, пока я зависну над ущельем двухглавых.

Значит, выберем другую гондолу…

Пары чиаранга уже почти вышли из моей крови. Он быстро действует, сразу же карает за это, – и уходит, не оставив ничего, кроме головной боли, и вкуса меди во рту. Значит, я снова в форме, и готов бросить «кошку».

Я размахнулся.

За краткий миг до того, как крюк вырвался из моей руки, – я понял, что промахнусь. Сперва ты живешь одними победами; потом узнаешь смирение поражений. Ты боишься их, и ненавидишь себя за то, что перестал быть юным, всезнающим и всесильным.

Все мы боги, – пока не поймем обратное.

И наступит день, когда ты научишься любить поражения.

На самом деле, они – все, что у нас есть; победа – лишь краткий миг, а унижение останется с тобой навсегда. И с каждым годом его будет все больше.

Эта мудрость приходит ко всем, рано или поздно.

Сжирает нас, словно самарнийский тарантул, – тянет длинную руку к дню нашей смерти, и тащит его, тащит все ближе к нам.

А потом однажды ты понимаешь, что поражения, – это маленькие кирпичи, из которых, если много работать, и сложится настоящая победа.

Или не сложится.

Мифриловый крюк ударился о край гондолы, бессильно скользнул по нему, – словно ладонь умирающего, – и рухнул в ущелье.

Одна из игуан сразу же заглотнула его; другие набросились, пытаясь отнять добычу. Они шипели, били шипастыми ядовитыми хвостами, и заживо отхватывали от нее кусок за куском, пока не сожрали всю.

Сложно было сказать, в какой момент она умерла.

Я повел рукой, и веревка начала сматываться обратно. Нельзя ускорить действие заклинания; мне оставалось только стоять и смотреть, как гондолы уплывают все дальше.

Или же я мог заглянуть вниз.

Крюк был теперь свободен; но это длилось только долю мгновения. Новая игуана жадно заглотнула его, и остальные стали ее терзать. Это повторялось несколько раз, пока крутилась веревка, – дикое состязание, где победитель обретал смерть.

Все мы сражаемся за то, что в конечном счете нас уничтожит.

Мифриловый крюк чертил вдоль ущелья кровавый след. Добрался до края скалы, и стал подниматься. Одна из игуан повисла на нем, загладывая все глубже. Другие бросались вверх, чтобы впиться в нее, пока не сожрали заживо; и багряный кусок металла застучал по камню.

В последний момент, – исступленным, диким усилием новая игуана прыгнула на него, и заглотила. Долю секунды она висела, болтаясь и взмахивая лапами.