Мария Капшина - О верности крыс

— Ты спросил, почему я не била насмерть, — мрачно ответила Птица. — Вот потому и не била, пока возможно не бить. Нормально я объяснить не могу, так что давайте спишем на женскую дурость и закроем тему. А я пойду стрелы соберу.

И пошла собирать стрелы.

Зимой, от безделья, тоски и полной неспособности к более сложной работе, она красила оперенье стрел ярко-алым, и таким же алым — полоски вдоль древка, чтобы легче было потом находить в зелени или на снегу. А к тому же, часть стрел была с закрученным оперением, чтобы крутились вокруг оси в полёте и летели ровней, — по полосатым древкам при этом бежала красная спираль.

Сейчас эти алые пятнышки ярко, как кровь, расплескались по склону. Большей частью лежали; одну вот пришлось выдёргивать из глинистой земли.

Очередное красное пятнышко, мелькнувшее в траве, оказалось не оперением, а действительно кровью — несколько крупных маслянистых капель на плоском камне. Стрела лежала в паре шагов, сломанная и отброшенная, с грязным от крови и земли наконечником. Тидзо подобрала — почистить и посадить на новое древко.

Рука опять подрагивала, и Птица недовольно сжала пальцы в кулак: хороша охотница, от вида крови распереживалась.

Вспомнилось, как Хриссэ смеялся на их с Веном тренировки: хорошо, мол, танцуете, а вояки никудышные. Они обижались, и Хриссэ охотно объяснял: учебный бой — игра, где никто тебе не хочет причинить вреда. Но сколько ни учись, даже и запрещённым приёмам, к настоящему бою это никакого отношения не имеет. Потому что бой — это не возня с друзьями. Это когда тебя убивают, а ты стараешься успеть раньше, потому что умирать не хочешь. И правил нет именно поэтому. Потому что настоящее правило одно: не умирать.

А у тебя в голове сидят другие правила, для других случаев. Сотни, тысячи правил, и от многих из них не хочется избавляться. Потому что — ладно, пусть правило одно, не умирать. Но почему это должно быть равно — убивать?

"Надо было об этом им говорить, что ли, а не о том, как грабители погоде радовались, а я помешала", — зло подумала Тидзо, дёргая из земли очередную стрелу. Наконечник неприятно скрипнул о щебень. Тидзо выпрямилась и сощурилась под солнце. Шагах в пяти светлел большой валун у речки, где чужие всадники наседали на Вена с Кертом и Джаншем, и где потому лежали покойники, в том числе и один её. До сих пор она ходила вокруг этого валуна по сужающейся спирали, не спеша в центр, но дольше оттягивать было некуда, и Тидзо пошла прямо к валуну — эту стрелу искать не надо, она очень заметно торчит из трупа. От мысли о том, что это твоя стрела сделала человека трупом, становилось муторно и кисло во рту. Есть в стрельбе по людям что-то глубоко неправильное.

Обладатель полосатой шапки лежал ничком. Тидзо потянула стрелу — и стиснула зубы, когда труп потянулся вслед за стрелой, не отпуская наконечник.

Вдруг подумалось: папу застрелили в спину. Дальше подумалось о тех, кто его застрелил, и от этой мысли внезапно прояснилось в голове и на сердце, живо представилось, как такая стрела с алым оперением бьёт в горло имперского гвардейца за миг до того, как он спускает тетиву, целясь в пылящего по дороге Тедовереджа.

Тидзо упёрлась ногой в мёртвую лопатку и дёрнула стрелу снова. Та поддалась, выходя из спины и оставляя длинную прореху в кожаной куртке.

При мысли о гвардии и Реде стрельба по людям представала вдруг в новом свете, добавляя новый привкус слову "ненавижу". Тидзо задумчиво вытирала наконечник и перекатывала во рту этот привкус, холодный, густой и очень отчётливый.

Дзохойно ол Нюрио

2297 год, 7 день 3 луны Ппд

Раад

— Дзой, извини за нескромность, но ты бы хоть любовницу себе завёл. Нельзя же так.

Дзой не ответил. Они с Кошкой сидели в её гостиной, пользуясь редким случаем спокойно поговорить, пока оба в столице. Предыдущий разговор, надо отметить, шёл о том, насколько ещё затянется перемирие между Империей и Дазараном, и ничем не предвещал реплики про любовниц. Дзой, впрочем, удивился не сильно. Тему эту ол Кайле поднимала не в первый раз и, как ни печально думать, наверняка не в последний.

— Я могла бы тебе кого-то подыскать.

— Спасибо, не надо.

Кошка помолчала, задумчиво на него глядя, словно прикидывая, говорить дальше или нет.

— Дзой, — сказала она наконец, хмурясь и осторожно подбирая интонации. — Ну так же правда нельзя. Ясно же, что ничего ты от неё так не дождёшься. На что ты надеешься?

Ол Нюрио резко выпрямился… Пару мгновений сверлил Кошку взглядом, а потом опустил голову и осел обратно в глубоком неудобном кресле.