Шеннон Хейл: Вышибала «Козла-Зубоскала»

От солёного запаха мяса меня зашатало. Я поскорее схватилась за спинку стула. Непросто выглядеть устрашающе, когда ты в голодном обмороке.

— Эй! — пронзительно проскрипел Маслобой. — Эй, вы!

Болтовня и стук ложек стихли.

Маслобой разгладил фартук.

— Вам всем известно, что случилось с моим прошлым вышибалой, мир его праху, хотя как он угодил в тот кювет, доподлинно знает лишь один из вас…

Так их прошлый вышибала… мёртв? Коленки подо мной попытались сложиться назад.

— Но париться не об чем, мужики, потому что новый вышибала уж точно не станет мириться с вашими драками, кражами и привычкой жрать в кредит. Этот — из Старой Лощины, имейте в виду!

Тишина резко стала ещё тише.

Накормите меня уже, пожалуйста , готова была взмолиться я, догадываясь, что подобный тактический ход приведёт меня прямиком за трактирную дверь, причём кверху ногами. Дело было за малым — убедить их, что я и правда из Старой Лощины. Что ж, сказки рассказывать я умела. Малыши нипочём не уснут без хорошей сказки на ночь.

— Ну, здорово, Гнутая Речка! — величественно изрекла я. — Я прозываюсь Искрой.

Желудок испустил стон, такой громкий, что его впору принять за драконий храп. Я попыталась замаскировать его многозначительным кашлем.

— Как видите, я ещё молод, а в молодых Лощинниках сила бродит дикая, неприрученная. Если мне придётся с вами драться, я могу вас серьёзно покалечить. Так что давайте избегать драк. Любой ценой. Всем, гм, спасибо.

— Эта малявка — Лощинник? — прошептал в полумраке незнакомый доброжелатель.

— Больше похожа на мокрую мышь, чем на мага, — отвечали ему.

— Так что давайте все будем вести себя хорошо, — завершила я уже не так величаво. — Если никто, конечно, не возражает. Пожалуйста.

Я сунула дрожащие руки в карманы и крепко сжала счастливый камень.

— Эй, Вспых, — услыхала я, — а слабо тебе двинуть ей и поглядеть, что получится?

Много лет назад я нашла на горе свой счастливый камень — чёрный, большой, как утиное яйцо, с неправильными, гладкими, как стекло, гранями. Тоскливыми зимними вечерами я пускала им зайчики от скудного солнца или от огня в очаге, а малыши их ловили. Вроде бы магия Лощинников как-то связана со светом. Ну что, тряхнём стариной?

Я вышла на самый светлый пятачок во всём трактире, где солнечный луч лился ручьём сквозь окно. Камень при этом держала низко.

— Ты! — ткнула я пальцем в только что захлопнувшего рот мужика.

Он посмотрел на меня, и я пустила ему зайчика прямиком в глаз.

— Ай! — он зажмурился.

— А ещё ты, ты и ты! — продолжала я, метко поражая тем же оружием ещё три жертвы. — Вас четверых я отметила… моей магией света. Гм. Это был так, пустячок. Поверьте, вам не захочется испытать мой гнев в полную, гм, силу.

Камень я незаметно опустила обратно в карман. Четверо пострадавших прикрывали руками глаза, боясь на меня взглянуть.

— Я не буду вас ослеплять. Сегодня, по крайней мере, — улыбнулась я. — Просто ведите себя хорошо, и вам будет не о чем беспокоиться. Всем всё ясно? Ну, вот и славно. А теперь поедим!

Все уткнулись в свои миски, обмениваясь впечатлениями о новом вышибале Лощиннике.

Маслобой достал деревянную посудину и грохнул её на стойку. Я заинтересованно придвинулась. Он плюхнул туда не один, а целых два половника тушенины, накрыв сверху половиной краюхи тёмного хлеба с орехами. Из угла моего рта, кажется, предательски свесилась нитка слюны.

— Кушайте, госпожа моя Искра, — сказал трактирщик. — Вечерняя толпа, она пожёстче будет.

Я рухнула на табурет и отправила в пасть полную ложку. Тушенина была горячая — дичина, капуста, морковка провели в котле так долго, что разваливались прямо на языке. Слеза скатилась с носа прямо в тарелку, добавочно присолив снедь. Надеюсь, никто не заметил, как свирепый вышибала ревёт над едой.

После обеда большинство публики расползлось обратно на поля да в лавки. Я так и приклеилась к табуретке. Теперь, не рискуя уже помереть от голода, я готовилась помереть от стыда. Лощинник? Ну ты, Искра, даёшь!

Когда солнце повернуло на закат, Маслобоевы дочки зажгли лампы; жир в них дымил и горчил. Трактир между тем заполнялся. Все столы сплошняком заняты, все стулья, даже галерея забита не хуже нижней залы.

Лощинник, Лощинник , шептались все под сурдинку.

Впору почувствовать себя червяком в гнезде, полном голодных птенцов.

Широкоплечая мадам подвалила ко мне и упёрла кулаки в не менее обширные бёдра.