Олег Яковлев - Там, где фальшивые лица

Наверное, это его и спасло – пробеги Веррнике еще несколько ярдов, его постигла бы безрадостная судьба остальных раздавленных и втоптанных в грязь – пробиться к воротам шансов было немного даже у закованного в железо Нима. Именно такой Ним, рослый воин в изорванном красном плаще, сейчас и схватил за шиворот маленького безумца.

– Куда прешь, тебя спрашиваю?! – яростно взъелся его спаситель, пятясь к стене какого-то дома, где поток «отступающих» был не столь плотен. – Там, сзади – луки! Там – всем конец, понял?!

Словно в подтверждение его слов мимо просвистела зеленооперенная стрела и вонзилась в спину одного из бегущих. Несчастный гоблин с разбегу ткнулся мордой в дощатый настил улицы и тут же скрылся под ногами несущихся следом собратьев. Веррнике стало совсем плохо, к горлу подкатил противный рвотный комок. Внук старой Веррге с трудом сдержался, чтобы не опорожнить прямо сейчас свой и без того не слишком-то сытый желудок (последний раз поесть ему довелось только вчерашним вечером).

– Дядя? Это ты? – икнул, все еще ничего не соображая, Веррнике. Ответом ему стала грубая затрещина, от которой несостоявшийся герой потерял сознание и безвольно обвис на плече у старшего. Ним поудобнее перекинул свою ношу через спину и, поминутно озираясь, двинулся к дальнему пролому, где давка была поменьше. Больше всего на свете обладатель алого плаща из рода Кнеххов боялся материнского гнева – старуха Веррге строго-настрого наказала ему сберечь этого недоноска-племянничка, будь он неладен. Вернись он из боя один, матушка заживо сварила бы его на обед и даже не поморщилась…

Конец крыла, что распростерся в нескольких шагах от Коррина, больше не дрожал.

Сам же некромант бился в снегу, остервенело вбивая пальцы, точно гвозди, в доски настила. Он ломал себе суставы, но не понимал, что они сломаны – все заслонила другая боль, намного более мучительная. Расколовшиеся кости уже торчали из его рук, а кровь текла из ран, но бывший некромант не обращал на это внимания. Лицо Белой Смерти жутко исказилось, оно больше не казалось прекрасным и молодым – это был череп, туго обтянутый высохшей кожей, с чернеющими глазницами и потрескавшимися серыми губами. Белые волосы смешались со снегом и казались его продолжением. Ярко-синие вены жутко проступили на лбу и висках, сплетаясь в безобразную паутину.

Коррин почти не ощущал телесной боли – намного сильнее его терзала мука, которая медленно и с изощренным удовольствием вытаскивала из него сотнями невидимых крючьев душу. Рожденная древней магией тварь была готова покинуть свое временное пристанище. Увы, у того, кого все знали под прозвищем Белая Смерть, уже не оставалось воли сопротивляться, его сил не хватило, чтобы загнать порожденное тьмой чудовище обратно в книгу, из которой черная тень прокралась внутрь его самого. Коррин не видел ничего, что происходит кругом, хоть глаза его и были расширены так сильно, что казалось, вот-вот выпадут. Зрачки расплылись и стали походить на две неровные кляксы.

Внутри тела, в глубинах левого легкого, что-то зашевелилось. Сперва это было едва ощутимым прикосновением того, кто будто бы проверял твердь на ощупь. Затем оно сменилось стуком, походящим на дробь пальцев по столешнице, от которого все тело задергалось, будто кукла на ниточках. Удар изнутри, точно укол иглы… Кровь хлынула изо рта некроманта… Легкое оказалось пробито, из него, словно из некоей жуткой утробы, начало выбираться нечто… нечто мерзкое, противное самому факту природного рождения.

Один из давних некромантских экспериментов над собственным телом не позволял Коррину умереть. Бансротова магия тьмы не желала отпускать так просто своего бывшего адепта, заставляя его в полной мере ощутить всю прелесть нечеловеческих мук. А злобная карга, старуха-погибель, стояла, мерзавка, неподалеку и со злорадством манила пальцем. О, как он сейчас хотел к ней… будто на ее месте была самая прекрасная из всех женщин.

– Аааа! – закричал Коррин, и вместе с криком в воздух взвился фонтан крови странного ржавого оттенка, словно все внутренности некроманта были изготовлены из старого металла. Или то был цвет его проржавевшей души?

Нечто, походящее на побеги растения, потянулось от легкого Коррина к поверхности. Ребра затрещали, нещадно раздвигаемые в стороны, обломки костей прорывались сквозь кожу. Прямо из того места, где находилось сердце, из ран наружу вылезли кончики восьми поросших черными волосками лап, разрывая грудь, будто двумя четырехпалыми руками. Лапы шевелились, выбираясь все дальше, и вот уже показались коленные суставы.