Хаген Альварсон - Девятый Замок

— Да будет так! — насмешливо ответил женский голосок. — А вот другой вирф, Эльри Бродяга, выбрал иное!

— Эльри?! — я не узнал собственный голос. — Что с ним?!

— Смотри! Смотри, Снорри Безумец!

Не стало моря. Теперь во мгле зимней ночи исчезала дорога. На дороге кружился снег. Вдали шептались тени. Ярилась метель, сжигая всё вокруг ледяным дыханием, белым пламенем, оставляя лишь пепел.

Эльри шагал по снегу, по хладному пеплу. Шагал по крупицам чужих мечтаний, разбитых надежд, отболевших скорбей.

Он шёл своим путем. Во мглу. Во мрак.

Там его ждала битва со змеем.

— Мы — вирфы, бродяги, наёмники, лесорубы, убийцы, — говорила Хранительница Хьёлле голосом Эльри, — мы избрали битву. Битву со змеем, с туманом, с кем угодно, лишь бы вершить тинг гадюк ран. Лишь бы нести месть на лезвиях ведьм ладейных лун. И пусть побежденные не плачут! Ибо горе им горькое.

— Нет! Эльри не таков!

О, как неразумен и жалок был тот мой крик. Но…

Вместо Хьёлле ответил наш славный волшебник:

— Нет двух одинаковых звёзд на небе, нет двух одинаковых листков, нет и снежинки, подобной своей сестре. Отчего же двум смертным быть похожими? Эльри — не только твой лучший друг, Снорри. Он — много больше. Он — воин. Он — беспощадный мясник. И ещё он — последний, готовый отдать сердце за соратника и побратима…

…— Что ты тут устроил? У тебя в голове труха, Снорри?

— Нет. Моя голова пуста.

— Снорри, не глупи. О героях ныне не помнят и не поют на пирах.

— А ты, Эльри Бродячий Пёс, не отговаривал бы меня, а остался бы биться плечом к плечу. Поверь, альдерман не станет скорбеть.

— Дудки. Хватит с меня. Родной край там, где зад в тепле, как мне думается. А я в былое время этого пива нахлебался — иной бы утоп. На болотах Харота, в пещерах Дунхринга, на Стурмсее, при Тар Бранна. Да я рассказывал. И мне не слишком мил грохот тинга мечей. Когда разишь врагов, ты герой и бог. Когда приходится хоронить соратников — ты дерьмо. И ещё. Был такой герой, Гретти сын Асвира. Однажды он сказал:

— И знаешь, Снорри, — прибавил Эльри, — меня нужда не заставляет…

…Эльри не предал меня тогда, не бросил, как Корд'аэн. Он гордился мной. Он говорил языком кённингов, а Корд тогда сыпал оскорблениями. И он не жалел меня. Ибо он знал — лишь для тех, кто растоптал свой страх, распахнуты Золочёные Врата. Иным же — позор и забвение.

Жестоко?

Жестоко.

Но — справедливо.

А главное — весело.

И коль скоро мне грозило бы бесчестие, Нибельхейм и его змеи-кровососы, — Эльри спустился бы под землю, в Край Туманов.

— Или… нет? Или я плохо знаю тебя, Бродяга?

— Нет, — был ответ.

— Нет, — повторил Убийца Щенков и мой лучший друг, — не думай, что мне неведома благодарность — кем бы я был, если б ты не нанял меня тогда?.. Я всё помню, мой безумный друг… — его губы искривились в улыбке, и у меня ёкнуло сердце от её пронзительного тепла, мало уместного в Чертогах Смерти. — Я люблю тебя, Снорри. И я рад, что твоей чести ничего не грозит. И я не требую от тебя жертвы. Просто пожелай мне…

— Удачи! — выпалил я.

— Нет, — отвернулся Эльри. — Чести!

— Чести… — глухо повторил я.

А он уже скрывался во мгле на холсте, среди теней, и снег пожирал его следы.

— Нет! — закричал я тогда. — Он не последний! Это я — последний. Я…

— И я, — добавил Асклинг, наверняка вспоминая своего друга Тидрека.

А Корд'аэн засмеялся:

— Разве ты не видишь огня, Хьёлле? Разве пламя не жжёт тебя?! Эльри идёт по дороге во тьме, освещая её огнем сердца, вырванного из груди. Они все идут, идут и пылают. Гори же, гори, вечное, неугасимое солнце!

До сих пор чародей стоял боком ко мне. Теперь же я увидел его лицо. Посох исходил белым светом, гнавшим прочь промозглый мрак. И в этом чудесном свете я увидел яму из крови и сукровицы на месте правого глаза заклинателя.

Рукоять секиры едва не треснула в моих руках. Кровь из прокушенной губы ползла по лицу липкой струйкой. От моего гнева вскипело вечнохолодное Море Мёртвых, вскипело Эливагаром, яростной купелью, побоищем Рагнарёк, и молнии вспороли тьму, хлеща хлыстами волны.

И волны те были солоны и горячи.

Как кровь.

Как костёр любви.

Как раскаленные угли на пути возвращения из мёртвых.

Друид что-то рисовал, и страшный оскал натянул кожу на его череп.