Хаген Альварсон - Девятый Замок

— Ну что ты, — со смехом отозвалась Митрун. — Разве что на дурачка…

— О, спасибо. Знаю, так дела не делают, но… Словом, Митрун, дочь Лаунда, будь моей… Если, конечно, ты надолго в Норгарде.

Синеглазка строго взглянула на него.

— Не подумай, сын Турлога, — гордо сказала она, — что я из тех девок, которыми можно воспользоваться и бросить!

— А ты не подумай, дочь законоведа, — перебил Снорри не слишком ласково, — что я из тех кобелей, что бросаются на каждую задранную юбку. Быть может, я небогат, а моего отца отвергли от рода, но честь для меня не пустой звук! Я соблюдаю древние обычаи, и коль уж приглянулась мне одна дева, то я буду верен ей до самого кургана! Пусть даже я для неё лишь игрушка.

Потом замолк. Вздохнул. И добавил, глядя в ночь:

— Но, думается, я не игрушка для тебя. Не так ли?

— Ох, Снорри, — Митрун покачала головой. — Нет, конечно. Это не моя прихоть. Мой батюшка строг, так что мне не до причуд. Представляю, какие будут у меня неприятности с тётушкой Эльвой… А вот как ей объяснить, что я не могу иначе? Что ты мне полюбился?..

Покраснела, опустила глаза.

— Ты похожа на цветочек, — сказал Снорри. И добавил с ухмылкой: — Ничего, мой цветочек, объясним твоей тётушке Эльве, и не такое объясняли. А кстати, не та ли это Эльва, которая?..

Эльва Старая Дева была сестрой Лаунда Лысого. Девой она была по глубокому убеждению, а старой — по причине почтенного возраста. Говорили ей, что хранить девство сверх меры весьма подозрительно, и к тому же противно природе, но она не слушала. Зная её нрав, никто особо в женихи и не набивался. А нрав её с годами не стал лучше. Она превратилась в милую старушку, с добрыми-добрыми глазами и душой пса Манагарма, что вырвется из заточения в Час Рагнарёк на погибель всему живому…

Мерзкая, словом, была бабуля.

Домочадцы Лаунда Лысого её терпеть не могли. Всюду совала она свой нос, всем была недовольна и всех поучала, приговаривая "а вот в моё время…" Лаунд уже подумывал прибить её ручкой от метлы, а виновным сделать пьяного метельщика Гриса, но тут пришло письмо из Норгарда. Новоизбранному старосте Свену Свенсону понадобился некто, хорошо знакомый с законами. Лаунд не долго думал — и послал свою обожаемую сестрицу. Эльва была грамотным законоведом, как бы там ни было. Поупрямилась для виду, но всё же согласилась. Удивительно, однако со Свенсоном Эльва поладила неплохо. Видимо, оттого, что сам альдерман был человек на диво мерзостный. Что не мешало ему занимать пост старосты…

Да и детей у него почему-то тоже не было.

А вот Лаунда Рагисона боги отнюдь не обделили потомками. Митрун была младшей, и так вышло, что её особо никто не воспитывал. Просто было не до неё. Потому никто не возражал, когда она изъявила желание покинуть отчий дом, посмотреть мир. Её просто отослали на воспитание к тёте Эльве, в Норгард.

В Норгарде Митрун уже была однажды, ещё в детстве. Тогда Лаунд гостил у Эльвы и почти случайно попал на похороны жены местного пивовара. Митрун тогда не шибко поняла, что случилось, ибо не видела ещё смерти. Предоставленная сама себе, она бродила по белоснежной усадьбе. На могильном кургане увидела, как рыжий мальчишка, её ровесник, тихо слал проклятия небу, и страшным был его взор. Она даже испугалась. Но она была дочерью не худших родителей. Митрун шагнула через страх к парню с каменными глазами. Коснулась его руки. Его души.

Митрун тогда ещё не знала, что это прикосновение сохранится в памяти, в камне кургана и в чистом небе. Сохранится, чтобы вернуться сквозь годы. Чтобы подарить ей того, кто не будет равнодушен. Того, кому она нужна.

И пусть Эльва Старая Дева думает и говорит, что хочет…

— Доброго дня, Этер, — я вытер ноги прямо о порог трактира (половичок снова кто-то спёр) и нырнул в дымный полумрак, царивший "Под дубом". То был единственный (и не самый лучший, как я уже знал) трактир в Норгарде. — Как торговля?

— Помаленьку, хвала Предкам, — толстяк пригладил золотые усы и взглянул на меня холодными, рыбьими глазами. Мне всегда был неприятен его спокойный, пустой взгляд. Взгляд, что блуждает вокруг тебя, сквозь тебя, мучительно медленно плывёт в пространстве. И речь его такая же: густая, степенная, тяжёлая, и слова его имеют скверный душок.

— Вересковое пиво, Снорри, — произнес Этер, глядя в пустоту. — Вересковое пиво.

— Так… — протянул я, и гадкое чувство шевельнулось под сердцем, — вот зачем ты хотел меня видеть? Разве я не продал тебе две бочки, как всегда по весне? Или тебе вдруг понадобилось ещё? Если да, то позволь полюбопытствовать…