Алек Экзалтер - Коромысло Дьявола

А то мало ли какой фальсифицированной дряни, заразы, отравы в наши времена недоразвитого капитализма вам могут подлить, подсыпать, подбросить частные и государственные субъекты бесконтрольного хозяйствования?

Кофе и коньяк особых нареканий у Филиппа Ирнеева не вызвали. Особенно вторая порция из турки с осевшей на дно гущей. Среднестатистические цены в заведении тоже не провоцировали резких антиправительственных, антипрезидентских настроений и выступлений.

Хорошо бы вдобавок закурить для полного наслаждения, но, если судить по меню и табачной витрине, в кофейне предлагали исключительно и легитимно фальсифицированную табачную продукцию злостной отечественной расфасовки и упаковки.

Филипп не имел пристрастия к дрянному табаку и махорке, курил изредка для вящего удовольствия и только заведомо качественный продукт, предпочитая сигары, но не отказывался и от американских сигарет с настоящим виргинским наполнением. На такой случай, он знал, во многих заведениях под прилавком держат контрабандный товар для ценителей истинного табачного довольствия.

Оставалось дождаться служителя или служительницы кофейни, кабы получить подлинное сибаритское наслаждение. Качество коньяка и кофе ко многому обязывает, включая противодействие государственной политике фальсификации табачных изделий.

В ожидании продолжения чудес Филипп оглянулся в поисках индуктивных деталей, характеризующих благолепные культурные намерения хозяев заведения.

Среди бутылок красовалась исполненная древнегреческой вязью небольшая табличка с надписью, пару тысячелетий тому назад приглашавшей посетить оракула в храме Аполлона в Дельфах. Для малограмотных она была переведена на вульгарную латынь: "Nosce te ipsum". Тогда как для полных невежд, не имеющих классического образования, значилось прописной кириллицей: ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ.

Над дверью, ведущей наружу, поместилось название заведения. Гравированные готические буквы гласили: ASYLUM SAPIENTI.

Очевидно, из-за природной ненависти темных городских властей ко всему иностранному и непонятному хозяева не рискнули разместить эту вывеску в качестве наружной рекламы.

Филипп Ирнеев тоже не мог похвастаться высшим классическим образованием, но, подумав и сопоставив слова из новых языков, решил, что это, должно быть, означает: УБЕЖИЩЕ ДЛЯ РАЗУМНЫХ.

Имя у кофейни ему пришлось по душе. Славно оно задумано без лицемерной скромности, с интеллектуальным вкусом и без низкопоклонства перед невежественной чернью.

К злокачественной постсоветской ксенофобии и к самодовольному демократическому невежеству он относился по-аристократически брезгливо как к мерзким и скользким ползучим гадам на полосе движения.

"Дави жабу в протектор!"

По ассоциации вспомнив о сегодняшней красноголовой ведьме на дороге, о трех покойниках и одном полутрупе по ее зловредительству, Филипп в легком раздражении глянул на аналоговые часы в заставке мобильника. Время шло к обеду.

Так и не увидев куда-то запропавших бармена или, скорее всего, барменшу, Филипп с лихвой расплатился за полученное удовольствие, бросив на поднос с мелочью достаточно крупную купюру.

Подумал и захватил с собой кем-то забытую белую розу, одиноко лежавшую на круглой табуретке у стены.

"Ей, должно быть, скучно. Ни людей, ни музыки."

Бронзовый колокольчик сыграл клиенту заведения грустную прощальную мелодию, когда тот его покинул.

— 3 —

На улице Филиппа встретили 28 градусов жары и уставившаяся на него дебелая блондинистая девица в тонких лиловых брюках с застежкой-"молнией" на мужскую сторону, в синем топе над кисельным пузцом с наметившимся целюлитом и пегими недокрашенными волосами.

Полуденное майское солнце не доставало под арку между домами прошлого века и послевоенной архитектуры, сработанной в Дожинске безвестными пленными немцами. В полутенях колоннады Филиппу не составило большого труда качнуться на мягких каблуках, пошевелить плечами и стереть с лица довольную улыбку, чтобы в мгновение ока смолк язык тела.

Сию же секунду он стал совершенно невидим для сексуально-озабоченной уродины. Сообразив, что интересный брюнет в темных джинсах и белой рубашке ей просто-напросто привиделся из-за жары, она тяжело перевалилась с носков на пятки, повернулась и, неприлично наклонившись, стала копаться в сумке.

Филипп тоже от нее отвернулся. Тренировать наблюдательность на дряблых ягодицах, немилосердно перетянутых резинками толстых трусов, ему как-то не хотелось. Право слово, без нательных подштанников она бы не смотрелась столь пошло.