Алек Экзалтер: Коромысло Дьявола

— Иди-ка ты, студент, к себе на гувернерскую службу. Ваньку из школы скоро привезут. И к обеду тебе надобно переодеться, рожу умыть.

Сегодня сама мадам хозяйка и ее заокеанские гости с вами обедают. Правда, они наш обед ланчем называют.

Давай-давай, чеши, студиозус. По себе знаю: после адреналиновой встряски смерть как жрать хочется. А карбюратор глючный у тебя на "восьмерке" я сам посмотрю…

От гаража до жилища босса было рукой подать — минут пятнадцать-двадцать неспешной ходьбы через парк, во времена оны именовавшийся губернаторским садом.

Несмотря на утверждение Гореваныча, есть Филиппу совершенно не хотелось. Но вот выпить чашечку кофе, причем немедленно, он бы не отказался. Посему от гаража Филипп повернул в другую сторону по направлению к осевому диагональному проспекту Дожинска, переименованному добрые полдюжины раз.

При всякой перемене слагаемых белоросской власти проспект тоже менял свое название. Так что жители Дожинска называли его по-житейски проспектом, но весьма уважительно, подразумевая заглавную букву и определенный артикль, вернакулярной материнской грамматикой не предусмотренный.

Как ни смотри, Филипп Ирнеев никуда не спешил. Конец мая выдался необычайно жарким, истекать потом не хотелось. Времени у него навалом, считая от гаража и до обеда. Гореваныч его напрасно поторапливал, чисто по правилу ефрейторского зазора, которому зачастую следуют старые и молодые вояки.

Штатского народу вокруг — сущий мизер, будто бы тут вам не столица, а деревня в крестьянский полдень. А вон там монументальная дверь в так необходимое заведение чайно-кофейного назначения в длинной подворотне с колоннами на выходе к проспекту.

Раньше Филипп кофейни здесь не видел. Наверняка вскрыли замурованный черный ход в дом и устроили маленький прохладный приют для усталого городского путника, жаждущего перевести дух, малость отдохнуть от столичной толчеи и потной духоты.

Верно, заведение совсем недавно открыли. Даже вывеску с каким-нибудь глупым названием не успели повесить. Лишь узорчатый латунный фонарь над входом с прямоугольной древнегреческой спиралью-меандром и буквами "альфа" и "хи".

"АХ" получается, и Филипп мысленно пожелал, чтобы кофейня оказалась вовсе не аховой, но приличным и недорогим прибежищем страждущих покоя душ.

От 50 граммов греческой "Метаксы" он бы тоже не отказался. Или, быть может, по античным понятиям тут исключительно потчуют разбавленным красным вином?

Как только Филипп потянулся к солидному латунному кольцу, служившему дверной ручкой, им моментально овладело чувство, будто он допрежь здесь бывал, заходил, забегал как к себе домой на минуточку за какой-нибудь мелкой надобностью и по-новой спешил по своим делам.

Опять оно, дежа вю. И снова странно и приятно. Словно чье-то легчайшее дуновение души коснулось.

Дверь легко отворилась, будто ждала его прикосновения. Коротко, но мелодично звякнул, наверное, бронзовый колокольчик.

Внутри греческой кофейни, как ее окрестил Филипп по орнаменту-меандру, было тихо, уютно, безлюдно, прохладно. Слева и справа у стен — стойки на три и четыре круглых табурета. Мягкий боковой свет, будто закат встречается с рассветом.

Прямо перед входом — алтарное возвышение бара, за ним — иконостас разноцветных бутылок снизу доверху. Под левую и правую руку сейчас отсутствующего алтарного служителя — никелированная экспресс-кофеварка и поддон с раскаленным желтым песком; в нем небольшая турка с закипающим кофе.

Больше в заведении при беглом осмотре не было ничего и никого существенного. Кроме вкуснейшего запаха кофе.

Не дождавшись без вести пропадающего халдея-служителя, Филипп потянулся через прилавок и спас от перегрева серебряную емкость, песок и сердито закипавшее кофейное удовольствие. Засим он плавным и осторожным непрерывным движением влил горячий кофе в чашку, стараясь, чтобы в нее не попала пена с твердыми частицами.

— С вашего позволения, милостивые государи и государыни, — громко произнес Филипп, но на его призыв никто не объявился из-за узкой двери слева.

— Тогда позвольте мне самому распорядиться самообслуживанием.

На последнюю фразу тоже никто не откликнулся, и Филипп налил в мерный стаканчик ровно 50 грамм ненароком случившейся на барной стойке початой бутылки греческого коньяка. Именно "Метаксы", как и желал Филипп.

Чудесное совпадение не произвело на него ровным счетом никакого впечатления. Он был скептиком и сперва предполагал проверить, опробовать коньяк и кофе на качество.