Вера Камша: ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись вторая.

Я завтракала в гордом одиночестве, не считая принесенного вчера Клэром портрета. Моего. Молодая женщина с серьезными глазами и слегка саркастической улыбкой казалась незнакомой и странно привлекательной. Нет, художник не льстил мне, он абсолютно точно перенес на холст каждую черточку моего не самого красивого лица, но результат оказался неожиданным. По крайней мере для меня.

Незнакомка, созданная руками Клэра, интриговала и притягивала взгляд. И, Проклятый меня побери, она мне очень нравилась, хотя я не могла понять, чем именно. Тина и Астен в один голос утверждали, что я такая и есть. Я лицемерно улыбалась и махала на них руками, но в глубине души мне было приятно.

Человеческое сердце устроено глупо, оно обязательно должно к кому-то прилепиться. До болезни я души не чаяла в Стефане, потом вроде бы избавилась от излишних эмоций. И на тебе! Не прошло и месяца, как я умудрилась привязаться сразу к трем эльфам! Именно нежелание огорчать новых друзей отказом и вынудило меня просидеть несколько дней кряду на пригорке, заросшем вереском, под пристальным взглядом Клэра.

Когда он впервые объявил о своем решении написать меня, мне стало смешно. Лучший художник Светорожденных берет за образец заурядную смертную! Но Клэр и Тина настаивали, и я сдалась. Не хотелось отказывать, они мне необыкновенно нравились. Оба.

Тина отличалась от большинства эльфиек удивительной скромностью в одежде. Она предпочитала серые и серебристые тона, что в сочетании с пепельными волосами и огромными, очень светлыми глазами делало ее почти бесплотной, как ускользающий утренний сон. Последняя Незабудка была на редкость застенчива, предпочитая блестящей стайке здешних аристократок общество Клэра и Астена. И еще мне казалось, она чего-то опасается. Зато ко мне эта необычная Светорожденная отнеслась на удивление дружелюбно. Более того, она первой предложила мне дружбу.

В один прекрасный день к Астену явился Клэр и привел жену, которая мне сразу же призналась, что настояла на их визите. Тине нравилось расспрашивать меня о людях, о том, что происходит за стенами Убежища. Слушала она, слегка склонив голову и широко раскрыв огромные глаза. Так смотрит ребенок, которому рассказывают волшебную сказку. Впрочем, так оно и было. Для запертого на зачарованном острове создания наш мир казался огромным, волнующим и непонятным, сама же Тина жила среди грез и нежности. Они с Клэром удивительно подходили друг другу. Их любовь была чистой, праздничной и необыкновенно трогательной. Мне казалось, остальные эльфы им немножко завидуют, кто — беззлобно, а кто, как прекрасная сестра Романа, не пытаясь скрыть свою ненависть.

Чем больше я узнавала красавицу Эанке, тем гаже становилось у меня на душе. Конечно, жизнь эльфов не имела ко мне никакого отношения, но я видела, что злобность этой женщины рано или поздно принесет беду. Взгляды, которыми она награждала меня, Клэра, Тину, даже собственного отца, кричали: змея вот-вот укусит, и укусит сильно. К несчастью, я держала свое мнение при себе, надеясь, что до возвращения Романа ничего не произойдет. За что и поплатилась, и если б только я…

По-моему, надежда — самое опасное чувство из имеющихся у мыслящих тварей. Именно надежда заставляет нас думать, что «пронесет», закрывать глаза на очевидное, обманывать себя и других и в конечном счете превращает любовь в ненависть, толкает на дикие ошибки, заставляет медлить там, где это смертельно опасно. Так и я. Понадеялась, что «обойдется»! Ну что, в самом деле, могла сделать дочь Астена, когда все были друг у друга на виду? Она даже гадость сказать не могла, так как самолично приковала себя к допотопному эльфийскому этикету. А взгляды… Что ж, я наивно полагала, что взглядом убить нельзя.

— Тут я тебе не помощница. Мне эта особа нравится не больше твоего, но то, что ты затеяла, неблагоразумно. — Нанниэль Водяная Лилия с тревогой взглянула на Эанке. — Он (мать и дочь уже давно по молчаливому уговору не называли Астена по имени) сразу же догадается, кто это сделал. Тебе кажется, что ты овладела всеми тонкостями магии, но мужчины Дома Розы всегда превосходили женщин в этом искусстве. К тому же никто не знает, на что способна эта смертная. Вряд ли Рамиэрль привел бы ее, если б с ней не была связана какая-то тайна.

— Она неразлучна с Тиной, — в мелодичном голосе Эанке зазвучала сталь, — а Клэр взялся ее писать! Ее, на которую и с закрытыми глазами смотреть неприятно.