Кира Измайлова: Страж перевала

— Думала, конечно же, — отозвался среброликий. — Но верила в то, что потомки справятся своими силами, а потому незадолго до смерти собрала все свои вещи, те, что прибыли с нею из Запределья, и уничтожила их. Даже от шлюпки ее осталась одна лишь оболочка, а все, что было внутри, Альена-первая разобрала на части и приказала стражу сжечь.

— Но зачем?

— Она считала, что такие вещи не должны попасть в руки тем, кто не понимает их опасности, — ответил Кем-Тиин. — Даже если бы она записала что-то, годы спустя эти слова превратились бы в очередную легенду.

— Но вы-то все помните! — заметила я. — Вы могли бы рассказывать ее потомкам, чтобы не забывали о ведьме, и тогда… тогда, может, они просто перестали бы называть девочек этим именем! И никогда Альена не стала бы последней в роду Сайтор, и…

— Так не бывает, — покачал головой среброликий. — Альена-первая не верила в волшебство, когда очутилась в нашем мире, но убедилась, что оно все-таки существует. И у него свои законы, нарушить которые не способны ни люди, ни ведьма, кем бы она ни была.

— Нарушить… — негромко произнес Кайхо. — А как насчет обойти?..

— О чем ты, юный Завиор?

— Что? Так, мысли вслух, — быстро ответил он и нарочито громко зевнул. — Кем, сколько времени мы уже разговариваем?

— Сейчас ночь, — сказал тот, даже не взглянув наверх. Да и что толку, если не было видно ни зги? — Рассветет еще не скоро, вы успеете вздремнуть. А мы… мы рассказали вам все, что знали. Можем добавить лишь, что ведьма не объявлялась на перевале до недавнего времени. Или, возможно, она делала это скрытно. Теперь вот осмелела и показалась…

— Ясно. А отдохнуть не помешает, — кивнул Кайхо. — Утром, как я понимаю, нам придется отсюда уйти?

— Но мы не решили, что делать, — сказала я. — Надо подумать…

— О чем тут думать? — удивился он. — Не бегать же по горам от этой твари, будто это она тут хозяйка, а не мы! Надо встретиться с ней и убить, вот и все.

— Как у тебя все просто… — вздохнула я. — Но как?

— Не знаю, но способ должен быть, — Кайхо потянулся и завозился, устраиваясь поудобнее. — Может, приснится? Место волшебное, вдруг нашепчет что-нибудь!

Я промолчала. Говорить ни о чем не хотелось. Слишком много уже сказано, но все это бесполезно, только голова сделалась тяжелой и будто бы чужой…

Жаль только, уснуть не получалось. Увидеть бы сейчас небо и звезды предков, и Прародительницу, в которую обратилась Альена-первая после смерти, — как знать, не дали бы они совет? Но увы, над головой за зачарованными стенами Убежища по-прежнему ярилась метель, и ничего нельзя было разглядеть.

Я дождалась, пока Кайхо уснет, а тогда тихонько позвала:

— Кем?..

— Что случилось?

— Так… не спится. Скажи, Кем, а правда… то есть может ли быть такое, что я унаследовала от мамы волшебные волосы? Ведь правда же: когда мне было плохо у князя, все вокруг… потускнело, что ли? Как в сказке про золотую птичку-невеличку, знаешь такую?

— Доводилось слыхать, — в голосе среброликого послышалась усмешка. — И ты права, так оно и есть. Князь Даккор был жаден. Перевал, железная руда, избавление от проклятия — немало он потребовал у ведьмы за свою помощь, а довеском получил удачу и изобилие для своего рода. Получил бы, — поправился он, — если бы сумел удержать…

— Выходит, отец женился на маме… ради этого вот процветания? Для нашего рода и округи, для потомков?

— Подумай сама, — ответил Кем-Тиин, — вспомни себя и скажи: если бы твоя мать была несчастна в Сайторе, если бы ее удерживало с твоим отцом лишь чувство долга и данные клятвы, разве сияла бы она чистым золотом?

Я помолчала, потом сказала:

— Знаешь, мне кажется, я начинаю забывать их. Правда, я уже плохо помню их лица и… Покажи мне их, Кем! Ты ведь можешь, верно?

Наверно, он кивнул, но я не видела. Почувствовала только, как он наклонился ко мне, так что черные прорези его маски оказались точно напротив моих глаз, а потом…

Потом все затопил золотой свет. Золотой, рыжий, огненный, как солнце, как страж, как мамины волосы… Потом рыжее золото сгустилось, и будто из тумана выступили ко мне родители, какими я их запомнила: рослый плечистый отец, смеющийся и протягивающий мне руки — я любила с разбегу прыгнуть в его объятия, а он подбрасывал меня, казалось, к самому солнцу! — и мама в простом зеленом платье, окутанная, будто золотым плащом, распущенными локонами.

Она тоже улыбалась — немного печально. Я понимала почему: я не могла их обнять, ведь это были призраки, тени минувшего, живущие только в моей памяти и памяти среброликих. Я все же протянула руку (или мне показалось, будто протянула), попыталась коснуться маминой руки, но пальцы прошли сквозь нее, только мерцала золотистая дымка…