Тамара Воронина - Надежда мира

– А в глаз? – поинтересовалась Женя.

– В глаз не надо. Ты меня восхищаешь. Умница. Я сделаю для тебя, что смогу… если смогу что-то. То есть позабочусь о языковой базе и подберу экземпляр получше для записи сознания. Когда ты покинешь «Стрелу»… думаю, мы не увидимся.

– Какое горе! – воскликнула Женя со всем максимальным сарказмом. Тарвик снова покосился на нее и заткнулся. Тошно было до невозможности, но вот «держать лицо» получалось все легче. И правда, если хоть что-то умел хорошо делать, так и через много лет сможешь. Собственно, Женя всегда держала лицо, только ведь вне стрессовой ситуации это и нетрудно совсем, входит в привычку, варианты улыбок доведены до автоматизма, кому – японскую, кому – американскую, кому – застенчиво русскую.

Красоты природы или сельской архитектуры ее не интересовали, и она даже не делала вид, что смотрит по сторонам, сумрачно молчала, и Тарвик не мешал ей. И ладно, а то, видишь, сделает он для нее все возможное… Уже сделал.

Продумывать дальнейшие действия тоже не хотелось. Да и как? Будущее настолько непонятно, что даже старые проблемы кажутся чепухой. Тогда хоть что-то было, если не надежда, то вера, наивность юности, упрямство, она понимала, за что борется с жизнью, или считала, что понимает. А сейчас – символ фанатиков. О котором (и о которых) Тарвик толком ничего не знает, а если и знает, то рассказать не спешит, значит, ничего успокоительного нет. Стать жертвой – это ее как раз не пугало из-за исключительной абстрактности, принесение жертвы – это даже не древность, это кино, причем не самого высокого класса.

Забавно. Тарвик призывает ее к разумному поведению. Морально готовился призывать, может, старательно продумывал слова, какими призывать будет, поэтапно, в разных степенях. А она взяла да и с первого раза послушалась, и он в растерянности, не знает не только, что ей говорить, но и что дальше делать. А как приятно! Вот и думай, что дальше делать с этой дамочкой, казавшейся такой предсказуемой и незатейливой, что даже крутейшего из крутых искателя выбила из колеи.

– А что это за дерево? – как ни в чем не бывало спросила Женя, краем глаза заметив одинокую раскидистую крону.

– Это? – Ему пришлось привстать и посмотреть назад. – Это фруктовое дерево. Типа яблони. Крупные сладкие плоды.

– И как оно называется по-научному? Ты готовился стать биологом? – невинно поинтересовалась Женя. Тарвик посмотрел на нее долгим-долгим и весьма непонимающим взглядом и медленно ответил:

– Я – не готовился. Биологом был мой отец. Собственно, растениеводом. Вывел новые селекционные сорта и очень надеялся, что я поддержу семейную традицию.

– Он был очень разочарован, когда ты достойной профессии предпочел чистый авантюризм на грани криминала?

– К тому времени он уже умер. Женя…

– А у вас тут королевство или империя? – перебила его Женя. – Бароны да виконты водятся?

– Водятся, – еще медленнее произнес он. – Королевство. Женя…

– А ты в каких отношениях с магией и магами? Что-нибудь интересное рассказать можешь?

Он окончательно помрачнел, покачал головой и отрывисто сказал:

– Все узнаешь… что нужно.

– Вон даже как, – понимающим и совершенно ангельским голосом проворковала Женя. – Ты расстроен? Извини.

Больше она не заговаривала, на его настороженные взгляды отвечала изредка – и столь же понимающими, и от этого даже он чувствовал себя неловко, а Женя испытывала некое злорадное удовлетворение.

Дорога была утомительна именно из-за этого молчания, но говорить с Тарвиком не хотелось, и стена толстела с каждой милей и каждым часом. Он не знал, как себя вести, тщательно разработанный сценарий рухнул… правда, он и не стал нового придумывать, отодвинулся, отчужденно замолчал… И кого хотел этим смутить? Смешно.

И страшно. Очень страшно. Такого ужаса она не испытывала с очень давних времен, когда смотрела снизу вверх в такие знакомые и чужие синие глаза, и даже все, что было потом, казалось не таким ужасающим по сравнению с тем взглядом, потому что он был первым, а Женя была… Вот какая она была? Неопытная наивная дурочка. Какой, собственно, и положено быть восемнадцатилетней девчонке.

Долгие часы дороги, обед на постоялом дворе, тоже массивном и каменном, опять долгие часы, ужин в маленьком городском ресторане, ночевка в маленькой городской гостинице, легкий завтрак и снова дорога… Женя послушно затягивала волосы, чтоб не сиять своей уникальной рыжиной, надевала шляпу, точнее нахлобучивала ее, и окружающие, если она вдруг попадалась кому-то на глаза, поглядывали сочувственно, думая, что у нее лицо изуродовано какой-то болезнью. По словам Тарвика, когда-то здесь была сильнейшая эпидемия чего-то вроде оспы, болезнь тогда победили, но изредка случались вспышки, большей частью разовые: в семье мог заболеть один человек. В болезни подозревали магическую основу, и лучшие умы Гильдии магов все еще бились над этой загадкой.