Олег Авраменко - Воины преисподней

Читрадрива брезгливо скривил губы. Да уж, за время своих странствий он вдоволь насмотрелся и на «божьих» воинов, и на светских владык, оказывавших им всяческую поддержку. Одни поступали так по доброй воле, иные по принуждению. А германский император и вовсе был марионеткой в руках предводителя одного из рыцарских орденов, судя по всему, весьма значительной персоны. Из всех католических правителей один лишь Неаполитанский король посмел открыто выступить против претензий крестоносцев на мировое господство. Он изгнал их почти из всех итальянских земель и установил свой протекторат над Палестиной, не позволив хайлэй-абир в очередной раз «освободить» Гроб Господень.

Последнее обстоятельство радовало Читрадриву. Здешние иудеяне были родственны орфетанским анхем (гандзакам – как называли их чужаки-гохем), и он не мог оставаться безучастным к судьбе соплеменников. Оказалось, что, в отличие от Руси, где к иудеянам относились довольно мирно, хоть и настороженно, здешние правители вовсю поощряли преследования иудеян, наживаясь за счёт жертв погромов. Особенно усердствовали в этом деле французский король Людовик Девятый и кастильский Фернандо Третий, а неаполитанский Фридрих (точнее, Федериго) Второй, опять же, представлял счастливое исключение из правила. Хвала Богу, что Земля Обета находится сейчас под его покровительством, а не во власти того же Людовика, Фернандо или, ещё хуже, хайлэй-абир. Но увы, как и все люди, неаполитанец не вечен и когда-нибудь умрёт. Что будет тогда с Землёй Обета?..

Глядя вдаль на юго-восток, Читрадрива снова подумал о Карсидаре – исчезнувшем четверть века назад иудеянском принце, известном на весь Орфетанский край мастере-наёмнике, а ныне верном слуге государя Данилы Романовича. О Карсидаре, который после долгих странствий обрёл новую родину – Русь, помог защитить её от татар и теперь слышать не хочет о том, что его прежняя родина, истинная родина, также нуждается в защите.

«Эх, Давид, Давид! Как мало тебе нужно! Дом, семья, видное положение… и это всё?!»

Великий князь Таврийский Василь Шугракович сегодня встал явно не с той ноги. Невольница, которую накануне вечером привёл в его шатёр прощелыга Кипхатаг, оказалась на поверку юным заморышем, а великий хан… то есть, конечно, великий князь Василь любил дородных пышнотелых девиц, которых кипчаки… то есть, верноподданные князя Василя Шуграковича добывали для своего хана… то есть великого князя. Правда, с тех пор, как кипчаки окончательно помирились с урусами и присягнули на верность их королю, приходилось втискивать некогда раздольную жизнь в более или менее тесные рамки. Теперь нельзя похищать женщин из урусских селений, не говоря уж о том, чтобы совершать набеги и увозить богатую добычу. Теперь кипчаки и урусы союзники, добрые соседи, подданные одного государя… И всё же, не найти подходящей наложницы для хана Булугая… то есть, для князя Василя Шуграковича… Да, прямо скажем, это настоящее безобразие!

Короче, обнаружив у себя в шатре худосочную замухрышку вместо привлекательной толстушки, великий князь вспылил, выскочил вон и, вопя во всё горло, брызжа слюной, велел разыскать Кипхатага. Однако этот алчный мешок навоза успел заблаговременно скрыться, точно предвидев княжеский гнев. Тогда Булугай-Василь рассвирепел окончательно, велел достать наглого надувателя хоть из-под земли, ввалился обратно в шатёр, грубо, поспешно, без всякого удовольствия овладел невольницей и забылся тяжёлым сном.

Утро началось с доклада трепещущих стражников: так и так, не нашли Кипхатага, помилуй, великий князь! Василь Шугракович велел всыпать каждому по двадцать палок за нерасторопность, после чего действительно помиловал и дал на поиски время до вечера, пригрозив в случае новой неудачи казнить нерадивых сыщиков, развесив их на железных крючьях в качестве украшения дворцовой площади. Экзекуция происходила там же, и великий князь показал каждому место, где он будет подыхать от мучительной боли. Стражники выли от ужаса и клялись копытами самых быстрых коней, что разыщут Кипхатага в указанный срок. Однако в мыслях они уже представляли себя повешенными, чувствовали холод железного жала, впившегося под рёбра, видели алую кровь, орошающую снег на площади…

Разобравшись с горе-сыщиками, великий князь проследовал во дворец, где проводил большую часть дня (хотя ночевал по-прежнему в шатре). Поднимаясь каждое утро на третий этаж, в тронный зал, бывший хан словно воспарял над всеми своими владениями, возвышался над подданными-кипчаками, как бы взирая с высоты на их муравьиное копошение у себя под ногами.