Кирилл Шатилов - Торлон. Война разгорается

— Рад приветствовать мудрейшую Мать Черной башни, — сказал из-под низкого капюшона знакомый старческий голос. — Думаю, вы могли бы уделить мне чуть-чуть вашего драгоценного времени. Охота поговорить.

Наружу торчала больше похожая на невесомую паутину седенькая бороденка. По ней любой из присутствующих здесь посвященных мог безошибочно, невзирая на капюшон, узнать в говорящем главного писаря замка — Скелли.

— Я в вашем распоряжении, — машинально ответила Корлис.

— Ну об этом я не смею и мечтать, — язвительно хихикнул собеседник, доверительно пожимая ее локоть сухими, тонкими пальцами. — Просто поговорим. — И не успели они покинуть пустеющую Залу, как он перешел к делу: — «Сид’э». Вы, безусловно, понимаете, о чем я говорю. Мне пришло в голову, что перевод, выполненный… сколько уже?.. зим шестьдесят, если не больше, тому назад, ведь так?.. нашей замечательной Лодэмой, безнадежно устарел. Будем смотреть правде в глаза. — Он выпустил наконец ее локоть и откинул на плечи тяжелый капюшон. Глянул на Корлис огромными серыми глазищами, в которых сейчас можно было увидеть что угодно, кроме правды. — Ведь я по роду занятий всякий день имею дело с языком. И должен заметить, что язык наш день ото дня меняется. Становится проще. Из него уходит прежняя цветастость. Знаете, иногда даже мои писари обращаются ко мне с вопросами о значении того или иного слова. — Он снова посмотрел на Корлис, и на этот раз взгляд его остановился и сделался совсем паучьим, клейким и сковывающим. — Наверняка и вам тоже приходится сталкиваться с подобным, не правда ли?

— Не припомню, — с некоторым трудом ответила она, прекрасно понимая, что проще было бы согласиться.

— Значит, просто не сталкивались, — заверил Скелли. — Столкнетесь. — Я ни в коем случае не призываю ваших девочек переписывать свитки заново. Это было бы глупо и неосмотрительно. Но пусть пробегутся по ним, прикинут, что к чему, дадут свои предложения. Я частенько провожу подобные проверки у себя. Заодно в результате мы даем нашим ученикам возможность проявить свои навыки, приучаем к свободному выражению мысли. Разве это плохо?

— Нет, свобода мысли — это не плохо, — согласилась Корлис.

— Вот мы и достигли понимания! Кстати, если не ошибаюсь, у вас ведь там есть новая, так сказать, свежая гевита, которой можно было бы, разумеется, в числе прочих, поручить проверить два-три свитка. Раздайте им, а потом сравните, чей вариант вас больше устраивает. Вы ведь понимаете, о ком я говорю, не так ли?

— Да, конечно, — ответила деланой улыбкой Корлис. — Иегота, не сомневаюсь, прекрасно справится.

— Ну, вот и замечательно! Приятно иметь дело с теми, кто тебя понимает. Не смею вас больше задерживать.

С этими словами, набросив на патлатый череп капюшон, мерзкий старичок повернулся к Корлис спиной и, не прощаясь, торопливо устремился прочь по темному коридору.

«Она подумала, что я мерзкий старикашка, — размышлял он, чувствуя на себе неприязненные или заискивающие взгляды невольных и вольных попутчиков в таких же, как и он, плащах с капюшонами. — Все так думают. Не подозревают, что мне это даже нравиться стало. Все равно она сделает так, как я ей только что велел. А уж Иегота никогда не подведет. Стать Матерью Зеленой башни в столь юном возрасте было не под силу даже самой Лодэме. Но ведь я нисколько не перечил истине, когда говорил, что сейчас все упрощается. И не только язык. Если ничего специально не усложнять, то все просто».

Он прищелкнул пальцами от удовольствия и сознания своей непререкаемой власти. Беспредельной власти, если вдуматься. У него в руках, которые многие за глаза называли паучьими лапками, сосредотачивались нити всех этих никчемных эделей и их беспутных семейств, а теперь еще и история постылого племени вабонов. И никто, ни один выскочка не сможет ему отныне помешать. Раньше был один, по имени Харлин, старый, выживший из ума дурак, бывший писарь, которого без особого труда удалось выжить из замка и который вздумал уволочь с собой некоторые рукописи в первозданном виде. Где он теперь? Если доносчики не обманывают, ему удалось заткнуть рот еще до зимы. Во всяком случае, лачуга его прекрасно горела, а поиски на пепелище ничего не дали. Тут, конечно, не все гладко и понятно, тело ведь тоже найдено не было, да еще и Уллох, один из самых доверенных людей Скелли, погиб при невыясненных обстоятельствах, точнее, от невыясненных причин, поскольку как на убийцу свидетели указывали на гадкого карлика по имени Тэрл, который теперь укрылся в своем туне и носа не кажет, думая, что сможет уйти от возмездия. Чутье подсказывало Скелли, что убийство Уллоха не было случайным и что следы остальных его врагов, нет, не врагов, а мятежников, уводят в том же направлении — к туну Тэрла. Если бы не Ифор, полоумный свер, убивший зачем-то Лина, своего командира, который, судя по всему, сумел втереться в доверие к Тэрлу, сейчас Скелли знал бы гораздо больше. Ифора не составило труда заставить замолчать, заодно сэкономив на обещанном эдельстве, однако подобные проколы стоили Скелли немалых нервов, а нервничать он не любил.