Кэрол Берг - Песня зверя

Он тяжко вздохнул. Затем, посмотрев мне в лицо спокойным взглядом светлых глаз и взяв мои руки, еще сжимавшие нож, в свои тонкие пальцы, он унял одолевавшую меня дрожь. И сказал — мягко, очень мягко:

— Объясните почему.

Все во мне взывало к молчанию, но не ответить ему я не мог.

— Запрещено.

Он чуть улыбнулся.

— Так, значит, это вы — Эйдан Мак-Аллистер, любимец богов и смертных, самый прославленный музыкант пятидесяти поколений, тот, кому под силу было пением и игрой на арфе изменять людские души? Двоюродный брат самого короля Девлина, исчезнувший неведомо куда, едва ему сравнялось двадцать один?

Я слабо кивнул.

Он повел меня к окну, и я попытался вразумить его напоследок:

— Спасайте девушку. Уходите.

— Дурачок. Я вас не брошу. Я должен отвести вас туда, куда надо. Вы же Говорящий с драконами!

Я не понял, что он имеет в виду. Никто ведь ничего не знал о драконах.

Мама говорила, что я родился с песней. Она рассказывала, что я не плакал, как прочие младенцы, а пел прекрасные мелодии, и по ним было понятно, что мне нужно. Но она говорила так во дни моей славы и только тогда, когда слышали другие, чтобы история стала легендой. Темные ее глаза смеялись, и этот ласковый смех не давал мне возгордиться.

Первое, что я помню, — это музыка, гармонии, неустанно звучавшие во мне, требуя, чтобы их выпустили на волю — голосом, арфой, тростниковой дудочкой. Я не мог пройти мимо колокольчика, не звякнув, мимо бутылки, не свистнув в горлышко, а если ничего не оказывалось под рукой, я выстукивал теснившиеся во мне ритмы и песни руками по столу или по глиняному горшку, зажатому между коленей.

Моя мать была младшей сестрой короля Руарка — злого и грубого воителя; он обожал ее и после гибели моего отца в жестоких эсконийских войнах принял под свое покровительство. По ее настоянию мы жили в доме моего отца в деревне, а не переехали во дворец, как того хотел дядя. Мама говорила, что предпочитает держать меня подальше от бесконечных войн: что бы ни говорили придворные музыканты короля Руарка, на свете есть о чем петь, кроме крови, смерти и битв. Я не понимал ее и терялся, когда ее глаза становились грустными и наполнялись слезами, едва она принималась рассказывать об отце, — а моего отца сожгли эсконийские драконы. А ведь все остальные радовались, говорили, что он великий герой и теперь пребывает с Джодаром — богом войны. И только когда я подрос, имя отца связалось в моем сознании с вонючим стонущим куском гниющей обожженной плоти, который месяц жил у нас дома, когда я был совсем маленький, а потом куда-то исчез.

Стараниями матери я вырос вдали от дворцовой жизни, хотя король Руарк приставил ко мне двух меченосцев — не хуже, чем те, что охраняли его родного сына Девлина, — и учителя, достойного отпрыска королевского рода. А мать потратила свое состояние на учителей музыки, которые занимались со мной единственным ремеслом, меня интересовавшим. К десяти годам я овладел арфой, флейтой и лирой и выучил все песни, которые вспомнили мои учителя. Мне давались самые затейливые аккорды, я мог спеть самые сложные мотивы, и каждая моя нота была совершенна и парила, сверкая, в воздухе вместе со своими собратьями. Я занимался каждый день с предрассветных часов до глубокой ночи — так жарко пылала во мне страсть к музыке.

Когда мне исполнилось одиннадцать, учителя сказали, что я уже могу выступать; мне предстояло петь на королевском пиру в честь победы над эсконийцами. Заявить о себе как о музыканте перед самим королем и пятью сотнями лучших его воинов! Конечно, когда я, облаченный в златотканые одежды, робко встал и изготовился петь, гости посмеивались в кулаки. Но стоило мне коснуться струн, как страх испарился и сомнений не осталось — ведь стоило мне дать волю таившемуся во мне потоку музыки, и он все сметал на своем пути. Когда песня кончилась, сам король Руарк поднялся и сказал, протянув мне свой кубок, как он рад, что боги отметили его семейство такими разными дарованиями. А я решил, что достиг вершины и что с того мига путь мой предопределен.

Но именно в ту праздничную ночь, когда песня моя давно отзвучала и король и его воины вовсю топили двадцать лет кровопролития в бесконечных графинах вина, я забрел в самую глубину дворцового парка, чтобы остудить жар триумфа, и узнал, что все мои достижения, все взятые аккорды и все спетые слова — всего лишь детские игрушки. В ночь моего первого триумфа я впервые услышал крик драконов.