Лья слушала его доводы, как похоронный речитатив по своим надеждам. Она чувствовала справедливость его слов, но отчаяние затопляло разум. Ее Рэнни, теплый, добрый, внимательный, станет таким же, как она, станет… бесполезным. Все, все, что она сделала с ним, для него, для себя — все пойдет прахом! Как обидно, Жнец Великий, как обидно! 250 лет — это же так мало! Этому Рэнни она нужна, может, он ее даже любит — видит Жнец, она старалась! А потом? Что будет потом? Может ли вампир любить? Или только нуждается в чужой любви ради энергии, как в еженедельной порции крови? Она попыталась представить Рэнни вампиром — прагматичным, равнодушным… Нет!
— Нет! Не хочу! — замотала она головой. — Я отправлю тебя к отцу! Или попрошу его покормить тебя в долг, пока я не вернусь! Он согласится! Рэнни, пожалуйста! — она опять заплакала.
— Лья! — Берэн расстроено гладил ее по голове, прижав к груди. — Как ты думаешь, что он сделает в первую очередь? Он заходил сколько — пару раз? Ты не помнишь, как он на меня смотрел? Правильно, он попытается меня попробовать. И легкая горчинка его не смутит, я думаю. А потом еще и укусит. Нечаянно! Ах, я такой рассеянный! — картинно схватился он за голову, изображая раскаяние Дэйла. — И что-то мне говорит, что он-то как раз сумеет избежать неприятных последствий, подготовившись заранее. А может, именно он все это и подстроил — ты можешь мне твердо сказать, что это не так? — Лья обескуражено молчала. Такой поворот сюжета ей в голову не приходил. — Как раз в расчете на то, что ты к нему обратишься. Знаешь, меня уж тогда больше устроит, если меня укусишь ты.
— З-зачем? — растерялась Лья.
— Вот, посмотри, я тут посчитал, — Берэн вытащил из кармана халата листы бумаги. — Ты и так завязана на мою энергетику, поэтому доза будет расти очень медленно, мы очень долго сможем тебя компенсировать. В этот раз так плохо было как раз из-за того, что мы с тобой не успели в постель — ты заснула раньше. А когда доза станет достаточно большой — ты сможешь меня укусить, энергетический выплеск при укусе почти в два раза больше, вот, смотри! Видишь? И мы опять тебя скомпенсируем. Лет пятьдесят так вполне можно протянуть — толерантности к укусу не возникает. А лечение одинаковое — те же десять лет, — о том, что ей сотрут из памяти все эти годы, Берэн говорить не стал, опасаясь новой истерики. Он и так чувствовал себя выжатым, как лимон. Его Мастер рыдает у него на плече — немыслимо! Лья, хлюпая носом, пыталась разобраться в выкладках.
— Это… ужасно, — наконец сказала она. — Рэнни, ты даже не представляешь себе, что это такое! Неужели иначе никак? — она беспомощно смотрела на него.
— Лья, есть еще одна причина, самая главная. Ты все никак не даешь мне сказать. Дело не только и не столько в деньгах. Я не смогу без тебя прожить даже года. Я пытался представить — я не смогу. Я с тобой сросся, Лья, у нас это бывает. Мне нужно быть с тобой постоянно, иначе я просто сдохну от тоски. Я эгоист, да?
— Стопроцентный! — всхлипнула Лья ему в шею.
— Не унывай, Мастер, — шептал Берэн. — Как ты меня учила — без страха, смущения и обиды! Не обижайся на судьбу — так получилось!
— Я не на судьбу, я на себя обижаюсь! Почему я дура такая? Чувствовала же, что что-то не так, могла сразу провериться! И заклинание-то совсем слабенькое было, сняли на раз!
— Так на то и расчет был. Сильное ты бы сразу почувствовала! Да не переживай ты так! Поживем еще! Времени навалом! Продержимся, сколько сможем — а там видно будет.
И они стали жить дальше. Первоначальный шок прошел, они немного приспособились, слегка успокоились. Приговор с отложенным на неизвестный срок исполнением поначалу действовал на нервы, но, если задуматься — люди-то именно так и живут! Да все живут, кроме эльфов и вампиров! И ничего!
Берэну поначалу пришлось тяжелей, чем Лье. Они как будто поменялись местами. Мудрая, трезвомыслящая, практичная и всегда хладнокровная наставница исчезла. Вместо нее рядом оказалась порывистая, взбалмошная, иногда даже безрассудная женщина, способная обидеться из-за пустяка, а потом простить, потому что ей так захотелось. Сначала он откровенно недоумевал, а потом с удивлением понял, что так ему даже больше нравится. Но ему пришлось срочно повзрослеть, стать мужчиной. Теперь он отвечал за все, советоваться стало не с кем. Лье было не до того.
Она жила . Вернувшееся богатство эмоций сделало ее опять тридцатилетней. За день она успевала раза три обидеться, поплакать, помириться, посмеяться, опять обидеться… И она — о! — она влюбилась! Да, в кормлеца, да, глупо, да, она сама его таким сделала, да, он ей даже не в сыновья, а в правнуки годится — да, да, да! Ну и что? И она любила, истово, изо всех сил, как будто каждый день был последним. Она будто пыталась впечатать свой образ в него, слиться — и захочешь — не забудешь! Только одно мучило ее. Поднятие во Жнеце милосердно, оно отбирает не только возможности живого тела, но и сожаления об их утрате. А теперь возможность сожалеть вернулась. Лья отчаянно, до слез, хотела ребенка! Берэну она об этом даже не заикалась, мучилась несбыточной мечтой одна. Но даже эта тоска по материнству — стыдно сказать — доставляла ей удовольствие уже одним своим наличием. Вампиры славятся своей невозмутимостью — но они таковы не за счет умения держать себя в руках. Они просто иначе не могут — заклинание их жизни не может поддерживать работу большинства желез, отвечающих за эмоции. Лья наслаждалась каждой пролитой слезой, каждой минутой тоски по несбыточному.
Читать дальше