Елена Павлова - Ряд случайных чисел [СИ]

Дура! Дура! Лучше б ее тогда папенька сковородкой пришиб! Говорил же папа Нэвилл: «Дочка! Не лезь к вампирам! Каждый на своем месте хорош!»

Ее место ей хорошим никогда не казалось. Дочь повара в портовом кабачке, в зале пьяные рыбаки, на кухне грязные тарелки. Хотелось в большой мир, хотелось, чтобы красивая одежда, бал во дворце, галантные кавалеры… Сама, дура, подошла, сама, дура, напросилась! Ну, как же — красивый, богатый! Видела же, что пьяный — куда лезла?

— Позвольте, я вас провожу в вашу комнату? — а еще бы не позволил, он же лыка не вязал! Она его, практически, на себе тащила! Дотащила, усадила на кровать, и там, пока никто не видит, формулу подчинения, по этикету — Позвольте мне быть вашим кормлецом! — и руку запястьем вверх, опускаясь на одно колено и опуская голову. А он, спьяну — в шею: до руки еще дотянуться надо, а шея — вот она! Да не лезвием, а клыками! Дура, дура!

Да, ночь была ослепительная. Зато утро… Он ее довольно бесцеремонно растолкал.

— Ты кто?

— Я — скромно потупившись — Ваш кормлец.

— …..! — схватившись за голову — Куда?

— Вот — отведя волосы с шеи.

— … ….!!! Ты что, не видела, что я никакой? А если бы всю выпил?

— Ну, и выпили бы! — заорала и она — Лучше так, чем всю жизнь тарелки мыть! — и заревела.

Скандал был чудовищный. Мать рыдала и билась в истерике, отец гонялся за Вилльей со сковородкой и орал, что подаст иск в Королевский суд на «совсем распоясавшихся негодяев».

— На свою доченьку подавайте! — орал вампир — Я по ее милости и так под суд пойду! Еще разобраться надо, кто здесь негодяй! Сами, небось, ее и подговорили! Уже нажраться нельзя спокойно — обязательно подставу устроите! — он поймал взглядом выпученные глаза отца Вилльи и рявкнул — Замри! — отец застыл с занесенной над головой сковородкой. — Кто тебя научил? — поймал он Виллью за руку. — Папочка? Мамочка? А ну, говори немедленно!

— Я сама-а-а! — ревела Виллья. — Я чита-а-ла!

— Ах, чита-ала! — передразнил он. — А что три свидетеля должно быть — ты не чита-ала? И все трезвые, между прочим! И не у тебя в доме, а у МЕНЯ! И что мне теперь с тобой делать, чтица хренова? У меня один кормлец уже есть, я что — миллионер, у меня зверей в кошельке несчитано? Вас же и кормить и одевать надо — а тебя еще и учить, ты же дура круглая! Ты ж меня на первом же приеме опозоришь! Как кормлец должен приветствовать Старейшину?

— Не зна-аю! — рыдала Виллья. — Там этого не-е было-о!

— Где — там? — рявкнул вампир.

— Во-о-от! — Виллья достала из кармана свою любимую книжку. Она не расставалась с ней уже два года, таскала в кармане, а ложась спать, прятала под подушку. Вид книжка имела весьма печальный.

— «Вампир и дева» — прочитал вампир — И вот отсюда… вот из-за этой дряни… — тряс он книжкой перед ее лицом — Это же… о-о-о! — взялся он за голову. — Кто там автор? Ага. Ну, все. Он труп. Специально попрошусь в исполнители. Пошли, жертва бульварного чтива. А Вы, райн, получше следите за тем, что читают Ваши дети. Не все так законопослушны и мягкосердечны, как я. Будь на моем месте один мой знакомый, здесь сейчас лежало бы три трупа, а здание весело горело. Вопросы есть? — отец побледнел и попытался покачать головой. — Отомри! — небрежно бросил вампир, открывая портал, и они ушли.

Аудиенцию у Старейшины Ле Скайн Лья не запомнила. Все было, как в тумане, она только теперь осознала, на что решилась — и задним числом ей стало невыразимо страшно. Единственное, что запомнилось — Старейшина Йэльф старым совсем не выглядел. С виду ему было лет тридцать. Виллью он так ни о чем и не спросил, рассказ Дэйла, «ее вампира», выслушал с азартно блестящими глазами, потом долго хохотал, стуча кулаком по подлокотнику. А еще отобрал книжку — поржать, как он выразился.

Если бы она могла хотя бы предположить, во что выльется ее авантюра, скорей всего, она на нее не решилась бы. Ни о какой любви не шло и речи. Да, раз в неделю к ней приходил Дэйл, происходило нечто невероятное, чему она даже не могла найти названия — и все, до следующего раза. Все остальное время она училась. В нее вколачивали этикет и манеры, учили музыке, правильной речи, танцам, прививали хороший вкус в одежде, а список литературы привел ее в мистический ужас. И так все десять лет, пока Дэйл ждал разрешения на ее поднятие. Это был, и поныне остался, единственный способ снять зависимость от укуса инкуба. Подчинение оставалось — но уже без сексуальной составляющей, скорее подчинение ребенка родителю. Поднявший считался отцом или матерью поднятого во Жнеце. Только потом, уже после поднятия, она смогла оценить, насколько милосердно он с ней обошелся. Ни разу за десять лет он не разделил ее ни с кем из своих приятелей, хотя вполне мог это сделать — после еженедельного укуса она согласилась бы на что угодно, лишь бы доставить ему удовольствие. Неконтролируемое влечение смывало все — понятие о приличиях, моральные устои, стыд — оставляя только неудержимое желание, требовавшее немедленного удовлетворения. По сути это было рабство. Уходя, он говорил «учись» — и она просто вынуждена была учиться, потому, что ослушаться была не в состоянии. Ни разу за десять лет он не взял ее на вечеринку ле Скайн. На первую она попала, уже будучи вампиром — ей повезло, она восстала суккубом, а не ординаром — и испытала культурный шок. Подавали не только и не столько напитки, но и добровольных кормлецов. Как раз таких, каким так неловко попыталась стать она. Если бы ей это удалось, это она вполне могла бы быть на месте вон той девочки. Ага, которая с тремя сразу. Как? А вот так, уметь надо, а чтобы уметь, надо учиться, и не один год. Приглашенные приходили «со своим», делились и обменивались, вечеринка была больше похожа на оргию. Что больше всего ее поразило — никто из кормлецов не был зависимым, как она недавно. Все было сугубо добровольно, и, похоже, люди получали от этого не меньшее удовольствие, чем вампиры.