Елена Павлова - Ряд случайных чисел [СИ]

Они вышли на широкий и длинный уступ скалы. За спиной взмывала вверх почти отвесная стена, чуть выше сверкали в лунном свете языки льда — авангард снеговой шапки. А перед ними, насколько хватало глаз, сливаясь вдали и перетекая друг в друга — вечно, бесконечно, и всецело — сияла черная звездная чаша океана под таким же черным звездным небом. Ни луна, ни дорожка на воде, разбитая волнами, не рассеивали этот бархатный мрак — наоборот, они призрачным светом своим только подчеркивали даль и глубину. Пахло солью, водорослями, мокрым камнем. Где-то внизу, в невообразимой глуби глухо бухал прибой, за дальним краем карниза вдоль линии скал видна была тонкая с такого расстояния полоса белой пены. Было пронзительно холодно, Тия сразу замерзла, но и забыла об этом тут же, и стояла, оцепенев. Открывшееся ее глазам не помещалось в душу, она сглотнула комок в горле и тихо всхлипнула. Все ушло, сгинуло, исчезло в никуда перед этой громадой.

— Ри, что это?.. — это был почти стон.

— Ш-ш-ш, — он взял ее сзади за плечи и тихо сказал на ухо — Это просто ночь. Над океаном и над Миром. Да, велика, но власти в ней не больше, чем ты позволишь ей! Не позволяй ей овладеть тобою — владей сама! Собою, ночью, океаном, небом. Если хочешь, мы взрежем эти звезды, как мечом, моими крыльями! Не передумала? Летишь?

— Лечу! И будь, что будет! — решительно кивнула Тия. Ее колотил озноб, но она не замечала этого, заворожено глядя вдаль.

— Тогда полотенце снимай, — очень прозаично сказал Ри. Тия как очнулась. Заморгала, обернулась растерянно. — Снимай-снимай, иначе контакта не получится, — пожал плечами Ри. — А без контакта — смысла нет, так и на тележке покататься можно!

Коротко вздохнув, Тия размотала такое уютное полотенце. Сразу стало еще холоднее, ее затрясло, она обхватила себя, съежилась. Ри притянул ее к себе спиной, держа руками за плечи.

— Разведи локти. А еще лучше — раскинь руки в стороны, — Тия послушалась и почувствовала, как что-то наползает по ее бокам на грудь и живот, мягко обхватывая и будто присасываясь. Она выгнула шею, заглядывая себе подмышку. Тело Ри как будто вбирало ее в себя, грудь и живот скоро оказались покрыты толстым слоем его странной плоти, как панцирем.

— Подожми-ка ноги! — Ри сделал два быстрых шага к обрыву и упал грудью вперед через край.

Тия завизжала на ультразвуке, когда ей в глаза, в лицо, в душу рванулась бездна. Сверкающий оскал прибоя показался зубами чернозвездного чудовища — и она летела в эту бездонную пасть!

Но уже развернулись по сторонам огромные прозрачные крылья, вспыхивающие туманными радугами в свете луны, поймали ветер, понесли вверх, вверх, еще выше…

Тия хохотала, кричала, плакала. Так свободна, так счастлива она не была никогда в жизни — и так несчастна тоже. Ослепительная свобода, пьянящая скорость, головокружительная высота — и отчаянная, рвущая сердце тоска одиночества. Ни вблизи, ни вдали — не было в небе других крыльев, не было. Она больше не мерзла — тело дракона вобрало ее в себя целиком, кроме головы, но и та была защищена от пощечин ветра прозрачным щитком. Она чувствовала его тело, как свое. Это не он — это она взмахивала радужными крыльями, набирая высоту, а потом парила, ловя ветер. А теперь снижение — и навстречу несутся волны, с бешеной скоростью мелькая под крылом. Если сейчас крыло заденет волну хотя бы краем — их закрутит, сомнет и разобьет об воду! Вверх, вверх!..

— Ну, как ты? — ощутила она всем телом заботливое внимание с вопросительной интонацией. И отозвалась взрывом восторга, благодарности и желания. Я хочу быть драконом, Ри! Как ты! С тобой! Он ответил озером печали. Если б я мог, дитя, если б я только мог… Смотри, я покажу тебе брачный танец — в одиночестве…

Переливались туманные радуги в голубом хрустале крыльев и хвоста, сверкали в лунном сиянии, и некому было смотреть на них, кроме звездной бездны. И фигуры танца, что при исполнении вдвоем знаменовали грядущее счастье, превратились в одиночестве в письмена печали и тоски на черном бархате небес. Ничего не увидела Тия — смотреть можно только снаружи — зато все почувствовала и все поняла. Не будет пестрых занавесок. И цветка на окне не будет. И ее здесь не будет. Не потому, что она плохая или глупая. Просто потому, что она не дракон, а всего лишь человечек, которого и научить-то толком за его коротенькую жизнь ничему нельзя, а вот привязаться душою можно. И оплакивать потом потерю — долго, тысячи лет, всю жизнь. Долгую-долгую жизнь дракона. И плакала она от его печали, и мотала головой, стряхивая слезы — руки ее сейчас были частью их общего тела, и ей, как и дракону в полете, нечем было вытереть глаза. Только ветром. В тишине и безвременье, сияя туманной радугой в голубом хрустале, танцевал над Миром одинокий дракон — зачем-то, себе на горе, ожившая безделушка.