Елена Павлова - Ряд случайных чисел [СИ]

С течением времени обнаруживалось все больше вещей, которые мама теперь «не считала правильными». Только много позже Тимон понял, что до болезни Мина жила так, чтобы Тимону и его отцу было удобно, спокойно и приятно. Жила, переступая через себя, через свою гордость, поступалась своим мнением — лишь бы не конфликтовать. Она о них думала, о них заботилась — они принимали это, как должное. Разве может быть как-то иначе? Оказывается, может! Теперь она говорила и делала то и так, как считала правильным сама — и жить им стало весьма неуютно. Раньше он иногда специально приходил домой с незалеченной ссадиной — чтобы мама пожалела. Он, конечно, мог ее залечить — делов-то! — но хочется же, чтобы пожалели! А теперь мама как-то очень быстро и старательно отвернулась, и сказала сквозь зубы, невнятно:

— Тимочка, залечил бы ты это! Если грязь попадет — воспалиться же может! Давай быстренько, я же знаю, ты умеешь!

Жизнь становилась невыносимой. Счет к Виллье ле Скайн стремительно рос.

Мина устроилась на работу в Госпиталь, сказав, что считает это правильным. Может быть, она была и права — каждый разговор родителей теперь заканчивался скандалом. Правда, каким-то односторонним, с папиной стороны. Отец орал, шипел, бушевал — Мина хохотала. А теперь они редко виделись, дома стало потише, но на ситуацию в целом это не повлияло.

— Милый, — услышал однажды Тимон, проходя по дорожке вокруг дома, и остановился послушать под открытым окном. — Я тебе даже сочувствую, со мной ты действительно попал! Насколько я понимаю, лет через двадцать ты рассчитывал сбагрить меня в деревню — доживать? Слушай, чисто из интереса — а у тебя есть журнал записей какой-нибудь, по учету бывших жен? Не скажешь — какая я по счету?

— Мне уйти? — холодно сказал отец.

— Да как хочешь, ты мне не мешаешь пока, — засмеялась Мина. — Ты мне даже нравишься — когда не шипишь! Такой живой, игривый! — грохнула дверь, Мина захохотала. Тимон ничего не понял, только расстроился. Какие бывшие жены, о чем она?

Был во всем произошедшем и свой плюс. Во-первых, новая мама хоть и не была ласкова, да и с сочувствием у нее было плоховато, но к Тимону относилась очень даже неплохо. Она не раздражалась по поводу дыры на новых штанах, не ругала за поздние возвращения из поселка, если Тимон заигрался и опоздал к ужину. Правда, и ужин разогревать не бросалась. Не пришел — значит, не очень голодный. Хлебца погрызешь. Зато! Зато ей можно было задать любой вопрос — и получить вполне серьезный и правдивый ответ без всяких отговорок, типа «ты еще маленький». А если она не знала ответа, она так и говорила, что постарается узнать — и держала слово. Всегда. Постепенно Тимону начало это нравиться. Она была… надежной. Она не опекала его, как прежде, не особо заботилась — зато с ней можно было дружить! Как с мальчишками в поселке, даже лучше: она больше знала, с ней было интересно. Единственное, чего Мина требовала неукоснительно — выполнение домашних заданий. Она помогала Тимону, но никогда не делала их за него. Тимон, будучи полукровкой, развивался медленнее других детей во всех отношениях, и даже помощь Мины не спасла его от сидения по два года почти в каждом классе. И все бы ничего, он бы, наверно, даже привык бы к этой новой маме — если бы не отец. Нет, напрямую к Тимону скандалы не относились, сына Лейн по большей части просто игнорировал. Но смириться с новой Миной, а главное — с финансовой зависимостью от той же Мины, отец не мог. Он бунтовал. Мину это чрезвычайно развлекало, Тимона нервировало. Закончив школу к 27 годам, он уехал в Университет, и больше дома не появлялся, вспоминая «родное гнездо», как страшный сон. А виновата во всем была, конечно, Виллья ле Скайн — в этом он был твердо уверен. Тимон учился на целителя. Его наставник, белый маг-целитель, оказался его единомышленником. Ну не любил он вампиров, не любил. Всех вообще и ле Скайн в частности. Мнения своего он никому не навязывал, о причинах не распространялся, зато Тимону было кому излить душу и ощутить, что он не одинок в своей неприязни. Тимон так и не перенял радикальные взгляды своего наставника, хотя это вполне могло бы произойти — почва была благодатная. Но за годы, проведенные в Университете, Тимон успел многое понять и переосмыслить. Например, что вампиры, как и люди — все разные, и не стоит валить всех в одну кучу. Среди преподавательского состава было трое инкубов — все с виду лет тридцати, чем-то неуловимо похожие друг на друга, и на Лью, и на мать, но не чертами лица, а какой-то внутренней свободой и равнодушием к мелочам жизни. На целительском факультете они не преподавали, но Тимон часто их встречал — и в столовой и на территории — и они ему даже нравились. В отличие от преподавателей-эльфов, у инкубов в обращении со студентами совершенно отсутствовали спесь и высокомерие. И об отце своем он многое понял. И разобрался в том, что произошло с его матерью, Мина навещала его довольно часто, они много разговаривали. Но Вилльей ле Скайн он был одержим. Она так и стояла перед его глазами: черный бархат, алые рубины, голубые отсветы портала на обнаженных плечах — и тот, еще детский страх визжал внутри «Опасность!». «Все из-за нее!», стучало в голове. Одержимость не знает логики. Очевидность того, что, если бы не Лья, он остался бы нищим сиротой, Тимон, может быть, и понимал разумом, но не принимал сердцем. Друзьями он в университете так и не обзавелся. Ему все время казалось, что его семейные проблемы написаны у него на лбу большими буквами — и сторонился сокурсников. Некоторые считали его заносчивым, другие — зубрилой и занудой, впрочем, со стороны так оно и выглядело. И, к несчастью, не нашлось никого, кто заинтересовался бы им настолько, чтобы попытаться нарушить эту добровольную самоизоляцию. В результате, учился он прекрасно, но все веселье студенческой жизни прошло мимо него. К сорока годам он закончил полный курс целительства и был рекомендован ко Двору своим наставником, как лучший выпускник. Обязательную проверку у дворцовой Видящей он прошел с некоторым трудом.