Лоис Буджолд: Проклятие Шалиона

Как только он погрузил свое ноющее тело в горячую воду до подбородка, во дворик влетел банщик и грозно зарычал:

– Вон! Убирайся отсюда, ты!.. Ну!

– В чем дело? – Кэсерил выбрался из ванны, испугавшись, что банщик выволочет его из воды за волосы.

Банщик швырнул ему его одежду и, мертвой хваткой вцепившись в руку, яростно потащил через внутренние помещения прямо к выходу.

– Эй-эй! Подожди! Что ты делаешь? Я же не могу выйти на улицу нагишом!

Банщик резко развернулся и выпустил руку Кэсерила.

– Живо напяливай свое барахло и проваливай! У меня почтенное заведение! Не для таких отбросов, как ты! Убирайся в свой бордель, мойся со шлюхами! Или смывай грязь в реке!

Измученный Кэсерил, с которого текла на пол вода, натянул тунику, влез в штаны и попытался, застегивая их, одновременно впихнуть ноги в сандалии, когда банщик снова схватил его и вытолкнул на улицу. Кэсерил повернулся, и дверь ударила его по лицу. Тут его осенило – в Шалионе наказывали плетьми еще за одно преступление: изнасилование девственницы или мальчика. Лицо его запылало.

– Но я… это совсем другое… меня продали в рабство пиратам Рокнара…

Его затрясло. Он хотел постучать в дверь и объяснить все-таки этим людям, откуда у него рубцы. «О-о, моя бедная честь!» Банщик – отец мальчика, догадался Кэсерил.

Он засмеялся. И заплакал одновременно. В голову пришла пугающая мысль: у него же нет никаких доказательств, и если он даже заставит выслушать себя, где гарантии, что ему поверят? Он вытер глаза мягким льняным рукавом. Ткань пахла чистотой и свежестью, словно только что из-под утюга. Это напомнило ему о том, что когда-то и он жил в доме, а не в канавах. Как будто тысячу лет назад.

Совершенно убитый, он поплелся обратно к выкрашенной в зеленый цвет двери прачечной. Колокольчик мягко звякнул, когда он боязливо вступил внутрь.

– У вас найдется уголок, где я мог бы посидеть, мэм? – спросил он, когда пухленькая хозяйка выкатилась на звон колокольчика. – Я… закончил раньше, чем… – голос у него сорвался.

Она с улыбкой пожала плечами.

– Почему же нет? Пойдемте со мной. Ах, подождите, – она нырнула под стойку и, выпрямившись, протянула ему маленькую – с ладонь Кэсерила – книжицу в хорошем кожаном переплете. – Вам повезло, что я проверила карманы прежде, чем замочить одежду. Иначе она бы уже превратилась в кашу, уж можете мне поверить.

Кэсерил машинально взял книжку. Должно быть, та была спрятана во внутреннем кармане толстой шерстяной мантии покойника. В спешке сворачивая на мельнице одежду, он ее не заметил. Книгу следовало отдать настоятельнице храма, где лежало и все остальное, принадлежавшее мертвецу. «Ну, сегодня-то я точно туда не пойду. Отдам, когда смогу».

Теперь же он просто сказал:

– Спасибо, мэм.

И последовал за хозяйкой во внутренний дворик, очень похожий на тот, который он только что вынужден был так стремительно и позорно оставить. Во дворе находился глубокий колодец, а в центре тоже располагался огромный чан над огнем. Четыре молодые женщины терли белье на стиральных досках и полоскали его в лоханях. Хозяйка указала ему на скамейку у стены, куда он и сел, недосягаемый для разлетавшихся под бойкими руками прачек водяных брызг. Некоторое время он тихо наблюдал за мирной размеренной работой. Было время, когда он не удостаивал взглядом краснощеких деревенских девушек, храня пламенные взоры для утонченных леди. Почему он раньше не понимал, как прекрасны прачки? Крепко сбитые, веселые, они словно исполняли какой-то танец и казались добрыми, такими добрыми…

Наконец любопытство победило, и Кэсерил решил заглянуть в книгу. Может быть, там указано имя умершего владельца? Открыв ее, он увидел испещренные рукописными строчками страницы. Изредка попадались и рисованные диаграммы. Все было зашифровано.

Кэсерил прищурился и, поднеся книгу поближе к глазам, от нечего делать занялся расшифровкой. Записи были сделаны в зеркальном отображении. С помощью замены букв – сложная система. Но случайно короткое слово, трижды встретившееся в тексте, дало ему ключ к разгадке. Владелец книги выбрал самый простой, детский шифр – просто сдвинул все буквы алфавита на одну позицию, не потрудившись даже переставлять их в слове и менять систему по ходу записей. Однако… это был не ибранский язык, на диалектах которого говорили в самой Ибре, Шалионе и Браджаре. А дартакан – на нем говорили в самых южных провинциях Ибры и в Великой Дартаке, за горами. Почерк был ужасный, правописание – того хуже, а знакомство с дартаканской грамматикой практически отсутствовало. Дело оказалось сложнее, чем представилось было Кэсерилу. Ему потребуется перо и бумага. И немного покоя, тишины и света, если он хочет разобраться, что тут к чему. Могло быть и хуже, если бы язык оказался плохим рокнари.