Патрик Ротфусс: Страх Мудреца

- Мы подождали немного после твоего ухода, как ты и сказал.

Но мы были в засаде уже несколько часов.

Думали, что ты никогда не соберешься уйти.

- Черт, - заявил бородач раздраженно.

- Он знает?

Он вышвырнул тебя?

Баст покачал головой и снова опрокинул бутылку.

- Тогда ты не получил ничего, чтобы быть недовольными. - Белобрысый солдат потер голову, нахмурившись.

- Глупый ублюдок заехал мне раз или два.

- Он получил все обратно даже с небольшим запасом. - Бородатый солдат усмехнулся, потирая большим пальцем костяшки кулака.

Завтра он будет мочиться кровью.

- Так что в конце все хорошо, - философски заметил Белобрысый солдат, неустойчиво накренился, и слишком театрально взмахнул бутылкой.

- Ты бы почистил свои костяшки.

Возьму и выпью чего-нибудь чудесного.

И мы получили полновесные пенни.

Все счастливы.

Каждый получил то, что хотел.

- Я не получил, то чего хотел, - категорично заявил Баст.

- Еще нет, - сказал бородатый солдат, залезая в карман и вытягивая кошелек, который тяжеловесно звякнул, когда он подбросил его в ладони.

- Прихвати часть огня, и мы разделим это.

Баст осматривал круг света от костра, не делая движения, чтобы сесть.

Затем он начал петь снова, беспорядочно указывая на вещи: - ближний камень, полено, топор...

Бурый поросенок.

Пепел и дуб.

Верность и долг.

Дым очага.

Он закончил, указав на огонь.

Он подошел ближе, низко наклонился, и вытащил ветку длиннее, чем его рука.

На дальнем конце крепкого сучка был раскаленный уголь.

- Черт, ты пьянее, меня, - заржал бородатый солдат.

- Это не то, что я имел в виду, когда сказал прихватить часть огня.

Белобрысый солдат покатился со смеху.

Баст посмотрел на двух мужчин.

Через некоторое время он начал смеяться тоже.

Это звук был ужасен, неровный и безрадостный.

Это был нечеловеческий смех.

- Хой, - бородач резко перебил его, выражение его лица уже не было веселым.

- Что с тобой?

Снова пошел дождь, порыв ветра, разбил тяжелые капли о лицо Баста.

Его глаза были темными и полными решимости.

Другой порыв ветра, заставил конец ветки вспыхнуть ярко-оранжевым.

Раскаленный уголь прочертил пылающую дугу в воздухе, поскольку Баст начал размахивать веткой вперед назад между этими двумя мужчинами, напевая:

Бочка.

Ячмень.

Камень и посох.

Ветер и вода.

Дурно ведут себя.

Баст закончил, указывая горящей веткой на бородоча.

Его зубы краснели в свете костра.

Его лицо ничем не напоминало улыбку.

Тишина из трёх частей

Ночь наступила снова. Путеводный камень был погружён в тишину, и складывалась эта тишина из трёх частей.

Самой очевидной частью была отзывающяяся эхом пустота, порожденная вещами, которых недоставало.

Будь здесь непрерывный дождь, он барабанил бы по крыше, заливая карнизы и постепенно вымывая тишину в море.

Будь в кроватях таверны любовники, они бы вздыхали и стонали и пристыдили бы царящую здесь тишину.

Будь здесь музыка...

но нет, конечно, никакой музыки не было.

На самом деле не было ничего из этого, и потому, в воздухе висела тишина.

Снаружи "Путеводного камня" шум далекого веселья прорвался сквозь деревья.

Пение скрипки.

Голоса.

Топанье сапогами и хлопанье руками.

Но звук был тонок как нить, и движение ветра порвало его, оставив лишь шелест листвы и нечто похожее на далекое уханье совы.

И это тоже затихло, оставив после себя вторую тишину, ожидающую, как бесконечный вдох.

Третью тишину заметить было нелегко.

Если бы вы послушали час, то начали бы ощущать ее в холоде металла дюжин замков, запертых крепко-накрепко, чтобы не впускать ночь.

Она лежала в грубых глиняных кувшинах сидра и пустотах таверны проваливаясь там, где должны были быть столы и стулья.

Она была в пестроте синяков, расцветающих по телу, и находилась она в руках человека, которому и принадлежали эти синяки, когда он скованно поднялся с постели стискивая от боли зубы.

У мужчины были по-настоящему рыжие волосы, рыжие как пламя.

Его глаза были темные и отстраненные, а двигался он с неуловимой уверенностью вора в ночи.

Он спустился по лестнице.

Там, за плотно закрытыми ставнями окнами, он поднял руки как танцор, перевел вес с ноги на ногу, и медленно сделал единственный идеальный шаг.

Трактир «Путеводный камень» принадлежал ему, так же как и третья тишина принадлежала только ему.

Это было очень уместно, потому что именно третья – самая большая - часть тишины содержала в себе две другие.