Иван Кошкин - Илья Муромец.

— Где он? — спросил Владимир, глядя в глаза стражнику.

Не в силах ответить, Чурило показал пальцем через плечо. Властелин Руси уставился на крепкую дубовую дверь. Дверь выглядела так, словно ее не раз вышибали изнутри, причем зачастую вместе с косяком. Косяк, похоже, сперва чинили, а потом плюнули, и теперь просто закрепили, чтобы не падал. Тем не менее на двери висел огромный бронзовый замок немецкой работы.

— Княжий погреб, а? — горько обратился к свите князь. — Мышь проскользнуть не должна!

— Так ведь, князь-батюшка, — заскулил стражник, спина которого привычно заныла в ожидании батогов, — то мышь! Мышь и не проскочит, на то двух котов держим! А Илью Ивановича, его разве запрешь? Еще наше счастье, что редко побуянить выходит!

Князь присмотрелся к толстому гридню.

— Это он тебя? — ткнул пальцем в синяк.

— Он, он, Красно Солнышко, — радостно закивал Чурило. — Слава богу, Илья Иванович, он по природе не злой! Это он не нарочно, пьяный зацепил.

— Кабы нарочно, не говорил бы ты со мной сейчас, — пробормотал Владимир. — А сейчас как, трезвый?

В голосе князя едва уловимо проскочила опасливость.

— Да он редко пьет, все больше книги читает да силушку копит, гумнозием каким-то занимается, — вступился за подопечного стражник.

— Ну, пойду я, — решительно кивнул Владимир и шагнул к порушенной двери.

— Княже, не ходи! — боярин Вышата грузно бухнулся перед князем на колени, метя бородой пол. — Ну, как он на твое величие руку свою поднимет — на кого ты нас покидаешь?

— Да тебе-то только радости будет, — зло усмехнулся князь. — Нет, на меня он и пьяный не замахнется. А ну, с дороги!

Что-то в голосе Владимира заставило Вышату на карачках отползти в угол.

— Открывай!

Чурило торопливо снял с пояса связку ключей и дрожащими руками отпер замок.

— Ну, кого там черт несет? — донеслось из-за двери.

Князь обернулся к гридням, те дружно, как один, замотали головами. Владимир махнул рукой и, придерживая полы золотого византийского платья, шагнул внутрь. Свита гурьбой ввалилась за повелителем.

Чурило, выглянув из-за спины дружинника, снова перекрестился и вжал голову в плечи. Князь и богатырь, набычившись, стояли друг против друга. Чудовищно широкий, не людской мощи мужик в белых портах и рубахе нависал над Владимиром, хотя тот и был в высокой княжеской шапке ромейской работы. Бояре затаили дыхание.

— Ну, здравствуй, княже, — прогудел Илья. — Почто к узнику пожаловал? Али дело какое? Три года носа не казал, а тут и сам пришел, и холопов с собой притащил, — богатырь недобро скосил глаза на свиту.

— По делу, — отрывисто сказал Владимир.

— А этих, толстобрюхих, зачем привел? Без них дела не решаешь? Или для обороны? — Илья откровенно издевался над Владимиром.

Князь стиснул зубы, процедил:

— То свита, ближние мужи мои.

— Гумно это, а не мужи, — вздохнул богатырь. — Подними я на тебя руку — ни один не вступится, все окарачь поползут. Мужей ты, княже, сам разогнал, потому как мужи, они не черви, снизу на тебя глядеть не станут.

— А ты подними, — закипая, ответил князь, — тогда и посмотрим! А поползут — я и сам еще мечом опоясан!

Он шагнул к богатырю.

— Тебе ли надо мной глумиться, Илья Иванович! Я — дурной князь? А ты — хороший богатырь? От твоих непотребств тебя и заперли, так ты и в погребе буянил! А уж то, что три дни тому выкинул, так я не поверил сперва, когда мне рассказали.

Илья чуть смутился:

— Ну, выкинул... Сила-то гуляет, я не молод, но еще не старик. Ты садись, княже, давай о деле говорить. Вон, на тот сундук.

— Ты как с князем разговариваешь, собака! — набрался смелости Вышата. — Я тебя!

Илья исподлобья глянул на боярина. Вышата подавился словами и шатнулся назад, грузной тушей выдавливая остальных из погреба.

— Потому и не любил я твой двор, княже, что там таких боровов кособрюхих, что у моего отца на заднем дворе в луже. О печенегах пришел говорить?

— Выйдите, — повернулся к боярам Владимир.

Бояре мялись.

— ВЫЙДИТЕ, Я СКАЗАЛ! — тихо повторил князь.

Давя друг друга, ближние мужи выскочили из погреба и захлопнули дверь.

— О печенегах, — кивнул Владимир. — Бурко твой вчера опять в степь ходил, утром вести принес. Собираются они. Калин на Воронеже встал, к нему ханы идут. Силы — видимо-невидимо. Что делать будем, Илья Иванович?

Последние слова князь произнес как-то робко, неуверенно.

— Что делать? — усмехнулся богатырь. — Ну, я, положим, тут посижу. А вот что ты будешь делать, княже? Кого на печенегов пошлешь? Вышату? Он Калину первый в ноги поклонится. Сбыслава? Парень смелый, голову честно положит, да толку-то? Или сам, может, вспомнишь, как тридцать лет назад ратоборствовал?