Эрик Эддисон - Червь Уроборос

При этих словах все трое вскочили с мест. Гро с пепельно-серым лицом промолвил:

— На меня можешь извергать любую брань, какую пожелаешь. Я к такому привычен и снесу ее ради Витчланда, пока ты не подавишься собственным ядом. Но одного я не позволю тебе, пока я жив — ни тебе, ни кому-либо другому: осквернять своим грязным языком имя королевы Презмиры.

Кориний замер в кресле в нарочито спокойной позе, однако меч его был наготове. Его могучие челюсти были крепко сжаты, презрительный взгляд его дерзких синих глаз обращался то на одного, то на другого лорда.

— Тьфу! — сказал он, наконец. — Кто назвал ее имя, как не ты, господин мой Гро? Уж никак не я.

— Лучше не начинай сначала, Кориний, — сказал Хеминг. — Разве мы не следовали за тобой и не поддерживали тебя? Так мы будем поступать и впредь. Но помни, я сын короля Корунда. И если ты еще раз произнесешь эту гнусную ложь, я заставлю тебя заплатить за нее своей жизнью, если смогу.

Кориний простер к ним руки и рассмеялся.

— Ну же! — вставая, воскликнул он радостным и дружелюбным тоном. — Это была всего лишь шутка, и, я легко это признаю, шутка неудачная. Я сожалею о ней, господа мои.

А теперь, — продолжил он, — вернемся к делу. От Кротерингского Замка я не отступлюсь, ибо не по мне это — сворачивать со своего пути, ни ради смертного человека, ни даже ради всемогущих Богов, если я его единожды выбрал. Но я заключу с вами сделку, и она будет такова: завтра мы пойдем на приступ крепости в последний раз, бросив на штурм всех своих людей и все силы. И если — что, по моему мнению, маловероятно и для нас весьма постыдно — взять ее нам не удастся, тогда мы отправимся прочь согласно твоему совету, о Лакс.

— Уже четыре дня потеряно, — сказал Лакс. — Их уже не вернешь. Как бы там ни было, будь по-твоему.

Так окончился их совет. Однако в мыслях и на сердце у лорда Гро было неспокойно, но переполняли его всевозможные надежды, страхи и старые страсти, что переплетались подобно змеям, извиваясь и противоборствуя. И ничто не представлялось ему ясным, кроме испытываемых им смутной тревоги и неудовольствия, и казалось, будто осознание какой-то сделанной им самому себе уступки внезапно простерло между ним и его мыслями некую пелену, которую он не решался отдернуть.

Рано утром Кориний приказал всем войском двигаться на Кротеринг. Лакс подходил с юга, Хеминг и Карго — с востока, со стороны главных ворот, а сам он — с запада, где стены и башни выглядели неприступнее всего, но сама местность была более удобна. В крепости осталось мало людей, ибо Мевриан отправила к Зиггу две сотни конных, и из Двуречья они не вернулись. День все тянулся, а битва продолжалась, стороны по-прежнему обменивались ударами, и чаша весов все сильнее клонилась отнюдь не в сторону демонландцев, и замок все больше держался за счет собственных укреплений, ибо способных оборонять стены людей было недостаточно. И вот Кориний почти уже захватил замок, взяв стену к западу от донжона и принявшись вместе со своими людьми очищать ее от врагов, устремившись на тех подобно волкам. Но Астар с Реттрея остановил его столь мощным ударом меча по шлему, что тот сорвался со стены и, оглушенный, упал в ров, однако его люди вытащили и спасли его. Так лорд Кориний был выведен из битвы, хоть и продолжал неистово подгонять своих людей. И в пятом часу пополудни сыновья Корунда взяли главные ворота.

В тот час затишья в сражении леди Мевриан собственными руками поднесла Астару чашу вина. Пока тот пил, она сказала:

— Астар, настал час потребовать от тебя клятвы в повиновении, как поклялись мне мои люди и Равнор, что командует моим гарнизоном в Кротеринге.

— Госпожа моя Мевриан, — ответил тот, — Пока это обеспечивает вашу безопасность, я буду повиноваться вам.

Она сказала:

— Никаких условий, сударь. Слушай и запоминай. Во-первых, я хочу поблагодарить тебя и твоих доблестных людей, что столь отважно обороняли нас и золотой Кротеринг от наших врагов. Таково было мое намерение — оборонять его до последнего, ибо это дом моего дорогого брата, и я считаю неприемлемым, чтобы Кориний ставил своих лошадей в наши покои и осквернял своим кутежом вместе со своими пропойцами наш прекрасный пиршественный зал. Но вот, по суровой воле разрушительной войны, это произошло, и в его руках все, кроме одной лишь этой башни.

— Увы, госпожа моя, — сказал он, — К нашему стыду я не могу этого отрицать.

— О, искорени все помыслы о стыде, — сказала она. — У них по два десятка бойцов на одного нашего; слава о нашей обороне будет жить в веках. Но это в основном из-за меня он все еще обрушивает на Кротеринг столь могучие и обильные удары, подобные льющемуся с небес дождю. И теперь ты должен повиноваться мне и исполнить мое распоряжение, иначе все мы погибнем, ибо даже эта башня, в которой мы находимся, не способна удержать его надолго.