Ксения Медведевич - Мне отмщение

Вести об этих бесчинствах уже достигли слуха халифа - матушка пару недель назад постаралась. Она же, кстати, еще в Мейнхе дала нерегилю под командование три десятка ушрусанских айяров из своей личной охраны. Аль-Мамун видел эту заросшую до глаз бородами шатию-братию. Все, как один, выглядели как только что спустившиеся с гор бандиты. Впрочем, насельники родной земли госпожи Мараджил как раз и были бандитами: ушрусанцы грабили караваны и похищали путников, обращая их в рабство либо возвращая родственникам за большой выкуп. В свободное от грабежей и налетов время они предавались взаимной резне. У каждого ушрусанского рода за долгие века дикарских распрей и поголовного разбоя накопились большие счета к соседям, и кровная месть в неприступных горах уродливого, как гнойник на заднице, княжества считалась делом обычным и повседневным.

Правда, последняя экспедиция в ушрусанские горы остудила самые горячие головы: несколько родов постигло поголовное истребление, а детей из знатных семейств вывезли в столицу - заложниками. Публичные казни довершили дело, и теперь горцы занимались преимущественно сведением счетов и выпасанием мелкого рогатого скота.

Единственная польза, которую ушрусанцы приносили аш-Шарийа, оказывалась оборотной стороной их исключительной воинственности: как наемникам и охранникам им цены не было. Умные эмиры и полководцы предпочитали набирать половину гвардии из дейлемцев, славившихся не менее свирепым нравом, а половину из ушрусанцев, - и стравливать их между собой, не давая вступить в сговор.

И вот теперь отряд этих бандитов сопровождал нерегиля. Аль-Мамуну донесли, что горцы на самийа чуть ли не молятся: по местным поверьям, в свирепом главнокомандующем халифата возродился дух того самого полководца. Афшина Хайдара ибн Кавуса, проклятия Аббасидов, знамени мести Ушрусана - да и всех парсов, как ни погляди. Матушка хорошо постаралась и на этот раз: разъяренные язычники ворвались в дом молитвы и осквернили его, чтобы восстановить какое-то древнее капище. Немыслимо...

- Как нерегиль посмел совершить подобное святотатство? И как он посмел подвергнуть побоям столь уважаемых людей? - тихо спросил он, ни к кому в особенности не обращаясь.

Вдоль обеих стен зала тянулись ряды эмиров в черных придворных кафтанах. Под расписными балками потолка повисла нехорошая тишина. Люди растерянно переглядывались, не зная, что сказать. Вести о таифских событиях просачивались в столицу исподволь - базарными слухами и толками, нашептываниями в чайханах и винных лавках, тихими разговорами с самыми надежными сотрапезниками.

- О мой халиф!

Этот твердый, уверенный голос принадлежал человеку из тех, кто сопровождал просителей. Обветренное лицо и неловко зашитая в паре мест полосатая аба выдавали в нем бедуина.

- Мое имя - Дауд ибн Хусайн, о повелитель, и в Таифе я наследовал шорную лавку моего отца. Я свидетельствую: самийа кричал, что по закону не дозволяется разорять и превращать в масджид храмы иноверцев, и виновные должны понести заслуженное наказание. И что он, мол, покажет, что слово закона неотменимо и не стареет со временем, даже если нам, ашшаритам, неохота его исполнять и мы предпочитаем о нем не помнить. Так и вышло, что этот неверный приказал дать двум почтенным людям по двести палок.

Действительно, языческий храм семьдесят лет назад разобрали - когда стали продавать участки вдоль прорытых от водотока Шаджи каналов. Но каков законник из этого кафира, подумать только, нерегиль, оказывается, разбирался в тонкостях шариатского права...

Люди сердито перешептывались, кивали друг другу черными высокими чалмами. Все еще стоявший на коленях мулла с оголенными плечами открыто плакал, утираясь исхудавшей рукой. Этого аль-Мамун нерегилю спускать не собирался. Ненавистникам веры во главе с матушкой следовало показать, что законы Али писаны только для тех зиммиев, что признают главенство и могущество правоверных. Ибо это - твердое основание, на котором стоит ашшаритское государство.

И вдруг послышался голос другого свидетеля из свиты таифских просителей:

- Это еще не все, о эмир верующих!

По тому, как притих зал, халиф понял, что матушка кое-что утаила. А за уклончивыми словами донесений барида - "среди жителей Таифа ходят страшные слухи, столь непотребные, что пересказать их не поворачивается язык верующего" - кроется еще одна страшная новость.

- Говори, - тихо приказал он.

Невысокий бедуин в рыжеватом бурнусе выступил вперед и четко проговорил: