Алексей Жоров: Второй шанс Сикорского

Временами мой ученик и казался мне младшеньким, даже лицом были слегка похожи, только младшенький был на десять сантиметров повыше. А, в общем, на острове жили счастливо, пища есть вода есть, кто не умер тот здоров, чем не рай. Кстати, о здоровье, один из мальчишек стал страшно заикаться от пережитого. Тогда бывший курьер стал забираться с ним в одну из самых дальних и тёмных пещер, где они вместе, в полной темноте, горланили весёлые детские песенки. Мой названый брат водил его туда каждый день, минимум на час. Если тот не хотел и упрямился, задабривал его, обещал сделать его долю в общей работе, построить вместе новую песочную башню, поймать для него новую красивую рыбу. И, чудо, через месяц малец почти перестал заикаться. Орек, так назвал себя парень, объяснил, что где-то слышал, что так лечат заикание. Мать ребёнка отблагодарила парня по-своему, по-женски. Всё хорошо было в нашем необычном роду, семьи, еда, дети, новые дети на подходе.

Пища наша и разрушила идиллию. Сначала умер малышка, лет десяти от роду, сильно вздулся живот, был страшный жар, она сгорела буквально за день. Потом то же самое случилось с её матерью. Заболел и я, но, как ни странно, на третий день оклемался, даже смог ходить. Лучше бы я не вставал, картина была дьявольская. Лишь Орек, страшно ослабленный, держался из последних сил. Он рассказал, что заболел одним из последних.

И тут меня как будто молнией ударило, я спросил, ел ли он яйца местных чаек, проход к которым и разведала пару недель назад малышка, умершая первой. Он признался, что лишь однажды. Всё стало ясно как день, это была не чума, меня, ещё когда мы прибыли на остров, удивил большой размер здешних чаек. И, хотя я заставлял женщин хорошо проваривать пищу, многим понравился вкус сырых яиц. Я и сам попробовал пару раз сырые, но не понравился вкус. А детвора, не смотря на все, впрочем не слишком строгие, запреты любила их пить, они пробивали маленькую дырочку и высасывали внутренности. Мы с горем пополам похоронили изуродованные болезнью тела. Я чувствовал себя паршиво, будто второй раз потерял семью. Эти заключительные строки я пишу при свете факела известняком на стене одной из дальних пещер, лишь Орек знает о моём своеобразном дневнике. В последнее время мне всё чаще кажется, что мир сошёл с ума и я вместе с ним. То один день, то неделя просто выпадают из памяти.

Недавно, например, мне вдруг показалось, что Орек и мой брат Скор — это один и тот же человек, просто потерявший память. В порыве безумия я сделал ему родовые татуировки, тайные в том числе, и вручил ему младший фамильный перстень. Мы часто сидели на камнях, как на тронах, близ входа в пещеру, я брал в руку короткую толстую палочку, похожую издали на сигару. Мы сидели, как на веранде, любовались закатом и дышали ароматом океана. Я рассказывал ему тайные семейные обряды, передававшиеся от отца к старшему сыну бесчисленное количество раз, а он мне невероятные истории из своих снов.

Сегодня, когда он уснул, я пришёл сюда, чтобы написать эти последние строки-завещание. Я не уберёг моих родных второй раз, мой род не достоин своего последнего представителя.

Вот моя последняя воля. Я, Нид Ван Сем, завещаю все кольца и память рода моему названному младшему брату Скор-Ореку.

Прости братишка, что я оставляю тебя, но я боюсь ещё раз оказаться в такой ситуации. Боюсь, что проснувшись однажды утром вновь потеряю незащищённое и мне не кому будет даже отомстить за это. Я боюсь твоей смерти. Живи братишка, живи.

Галактика М51.

Эстиана.

381 год Династии.

Ничему не надо удивляться, первой моей мыслью в новом мире было — Мама! Как вы наверное поймёте из дальнейшего повествования, это не дневник в прямом смысле слова, это описание прошедших событий. Я всегда мечтал вести дневник, но когда выделил для него время, то получилась автобиография.

Настоящее моё имя Игорь Иванович Сикорский, но кроме жены и тёщи его никто не знает. С момента начала здешних воспоминаний, а конкретнее с того момента, когда я очнулся стоя на коленях над распростёртым телом и сжимая в руках нож, я подумал о маме, выронил нож, хотел свернуться клубочком, как у себя в коляске, а дальше темнота.

События на плоту и другие в течение месяца я просто запоминал неосознавая. Лишь только через месяц, когда ко мне вернулась часть воспоминаний о прошлой жизни, я смог худо бедно понять происшедшее. За один сон ко мне вернулись шесть лет прошлого. Сейчас, спустя четыре местных года я могу сказать с уверенностью, каждые шесть земных месяцев повторяется одно и тоже, а мой опыт увеличивается на шесть лет, иногда это приносит ужас, часто печаль, но всегда пользу.