Александра Лисина - Знамение смерти

Линнувиэль спрятал лицо в складках широкого плаща и, тщетно сдерживая дрожь в пылающем теле, постарался уснуть. Получалось плохо, потому что малейшее движение отдавалось ослепляющей болью в поврежденной руке, а потом еще долго гуляло по онемевшим от напряжения мышцам волнами бешеного жара и, одновременно, нестерпимого холода. Он по-прежнему молчал, пытаясь отделаться от ощущения чужого внимательного взгляда. Сам понимал, что глупо подозревать мирно спящего звереныша Торк знает в чем, но воспаленный мозг не сдавался. И, едва Хранителю удавалось задремать, немедленно выдавал картинку нечеловеческих, неистово горящих в кромешной тьме глаз, от одного вида которых Темный эльф с судорожным вздохом приходил в себя, а потом долго успокаивал бешено колотящееся сердце. Потому что в этих крупных, неестественно ярких голубых глазах ему все время виделась откровенная, негасимая и какая-то жуткая ненависть…

К утру отвратительно мелкий дождик, наконец, перестал изводить промокших путников. В бесконечном сером мареве туч промелькнули первые солнечные лучи. Лес встрепенулся, воспрял от белесой хмари, укутавший его подножие. Туман, в свою очередь, неохотно отступил к ближайшей реке, а затем и вовсе растаял, оставив после себя пропитанный влагой воздух, запах мокрых камней, да раскисшую дорогу, по которой еще предстояло добираться до Борревы.

Карраш бодро отряхнулся, избавляясь от мокрых капель на бархатной шкуре, и, прошлепав по холодным лужам, с любопытством заглянул под низко опущенные еловые лапы.

- Сгинь, - велела Белка, не открывая глаз, но мимикр послушался не сразу. Сперва отряхнулся снова, щедро окатив полусонных эльфов холодными брызгами, и довольно оскалился, когда те с ворчанием поднялись, кидая по сторонам раздраженные взгляды. А чего расселись? Все равно надо вставать. Так что минутой больше или меньше… какая разница? Лучше пусть спасибо скажут, неблагодарные, ведь всего за пару секунд и взбодрились, и сон прогнали, и даже выбрались из-под нагревшихся за ночь плащей. Жаль, что хозяйка не оценила.

Карраш вопросительно уставился на сладко дремлющую Гончую, которой полагалось первой вскочить и давно перебудить весь лагерь, немного поколебался, но все-таки вытянул морду вперед и, стараясь не обрушить вниз целый водопад, нежно потрогал ее щеку губами. Мол, вставай, соня - солнце уже высоко, надо ехать. Потом требовательно ткнулся мокрым носом в Таррэна, но ответа тоже не дождался и, наконец, совсем уж бесцеремонно цапнул Шранка за сапог.

- Убью, - внятно предупредил Воевода, приоткрыв одно веко, и мимикр разом передумал выволакивать его на мокрую траву за ногу. - Таррэн, ты спишь?

- Нет, - вполголоса отозвался эльф, не шевельнув даже пальцем.

- А Бел?

- Тоже нет.

- Тогда чего мы ждем?

- Наслаждаемся тишиной и покоем, пока есть такая возможность.

- И теплом, - довольно кивнула Белка, соизволив, наконец, потянуться и открыть глаза. - Ох, как же хорошо, когда рядом есть такая замечательная грелка…

- Точно, - невинно отозвался Шранк. - Главное, большая и почти вечная.

Таррэн тихонько фыркнул и стремительным движением поднялся, открыв любопытным взглядам абсолютно сухую лесную подстилку, где тлели нагретые его телом листья, и виднелся четко очерченный, слегка вплавленный в кору могучей ели силуэт, от которого все еще вился слабый дымок.

Линнувиэль устало подтянул плащ на онемевшее плечо и с трудом поднялся. Кажется, за ночь рука здорово опухла, зато полностью потеряла чувствительность и почти не болела. Правда, вместо нее теперь упорно ныло все остальное тело, но слепящих искр в глазах больше не было. И значит, у него есть неплохой шанс добраться до Борревы на своих ногах, а там - первая же лавка травника, и можно будет попробовать избавиться от неизвестной заразы. Лишь бы дотянуть.

Младший Хранитель украдкой отер повлажневшее лицо, искренне радуясь тому, что в его народе не принято вмешиваться в чужие проблемы, а если кто и заметит, то спишет на недавний дождь. Затем помотал головой, прогоняя разноцветные круги перед глазами, и побрел прочь, медленно переставляя одеревеневшие ноги да стараясь не слишком сильно шататься. Кажется, эта ночь вымотала его сильнее, чем утомительный день в седле. Его почти постоянно колотил озноб. Кости ломило, мышцы то и дело сводило, вынуждая искать удобное положение. От каждого движения прошибает пот, будто в жаркой пустыне очутился. И холод, невыносимый холод, приходящий на смену ненормальной жаре. Глаз он за эту ночь почти не сомкнул, но если вдруг удавалось ненадолго уснуть, оттуда вновь вырывала или немилосердная боль, или кошмары, или смутное ощущение мимолетного, едва уловимого, но вполне различимого в какофонии лесных запаха аромата. Тонкого аромата знаменитого эльфийского меда, которому здесь неоткуда было взяться.