Андрей Валерьев - Форпост. Право победителя

Если бы не объявление о том, что завтра утром с оставшимися приедет поговорить хозяйка, «пряники» бы не сработали. Семейные мужики набычились и бросать своих не желали. Женщины — так вообще вцепились друг в друга и залились слезами. Тогда завхоз почесал репу, сплюнул и в сердцах выдал:

— Нянчиться с вами времени нет. Не хотите — не надо. Никто вам руки не выкручивает.

Ещё раз сплюнул и ушёл.

Четыре семьи отправились за ним в Севастополь, а к фермеру подались три оставшиеся. Юрка и всех прочих забрал бы тоже — рабочие руки на огромных полях были нужны, как воздух, но хозяйка строго-настрого запретила ему уводить к себе оставшихся женщин.

Игорь стоял, как громом поражённый.

«Три деревни, два села, восемь девок, один я».

Вообще-то женщин и девушек вокруг него было четырнадцать. Весь праведный гнев и боевой задор бывшего прапорщика моментально испарились. Что делать дальше с этими несчастными женщинами, он не знал.

Делать было нечего — еда закончилась. Лукин разделся и полез в холодную воду за мидиями, а Евгения Валерьевна командным голосом раздавала указания остальным.

«Утро вечера мудренее. Авось!»

Из страусиного (это когда засовываешь голову под подушку и ни о чём не думаешь) состояния Ваню вывели две плохие, очень плохие новости.

Маша, наконец, рассказала ему о старой травме головы, о кисте и снова начавшихся головных болях. Маляренко поседел, а Таня, впервые на памяти всех присутствующих, устроила истерику.

Маша нарочито бодро улыбнулась и выдала сакраментальное:

— Не дождётесь!

Впрочем, никого эта бодрость не обманула. Ваня взял дочку на руки, ушёл на веранду и долго её баюкал, временами прикладываясь к бутылке. Потом пришла мать и унесла ребёнка в дом.

Запой продолжался три дня, до того момента, когда в порт пришёл гонец и принёс известие о смерти Деда.

Эта новость доходила до сознания Ивана тяжело. Долго. Сквозь алкогольный туман и качающуюся Вселенную.

Маляренко поднялся на ноги. Пол веранды ходил ходуном и норовил ударить его по лицу.

— Не дождётесь!

На последних граммах сознания Ваня вылил остатки пойла на землю.

— Олег, пошли кого из пацанов за Толиком. Мне нужна лучшая его бричка. Еду я, мои… — Иван послал все свои заморочки к чёрту, — …женщины, ты и Семёныч. Немедленно!

Капитан вытянулся по струнке и откозырял. Душа, несмотря на грустную весть, пела.

«Он снова с нами!»

Бахчисарай Ивана опять поразил.

«Всего-то год меня здесь не было! Или чуть больше».

Почти три десятка капитальных каменных домов стояли вдоль широкой мощёной улицы. И это не выглядело деревней. Это был… город. Городок. С красивыми палисадниками, клумбами и… Ваня вытаращил глаза, с маленьким фонтанчиком на центральной, возле «кремля», площади!

«Ну ребятки! Я даже не знаю, что сказать! Я-то думал, что моя усадьба хороша, но это…!»

До Ивана дошла разница.

В Севастополе жил он, человек авантюрный, склонный к путешествиям и приключениям, а здесь жили простые, работящие люди.

«Завидовать — дурно! Завидовать — дурно!»

Маляренко включился. Вся хандра слетела, как прошлогодняя листва. Снова запахло разнотравьем, зашумел ветер, и запели птицы. Снова, как когда-то давно, после первого затяга кальяна, «навелась резкость».

Жизнь заблистала.

Это было не пробуждение. Это была просто злоба, звенящая, будоражащая злоба на весь — такой несправедливый — мир.

«Манюня, почему ты?»

На похороны они, конечно, не успели. Ни к кому не заезжая, Иван сразу проехал на маленькое кладбище и долго рассказывал Деду о своих делах, прося прощения за всё то, что он сделал, и то, что он НЕ сделал. Потом Маляренко налил стакан дедовского первача и пустил его по кругу. Выпили все. Даже Таня.

— Показывай!

Хозяин был явно не в настроении. Это чувствовали все. Особенно стоявший за его спиной Олег. Он уже вынул мачете и только ждал намёка шефа.

Серый струсил. Он прекрасно понял, что Иван перешёл в такую весовую категорию, где друзей уже нет, а есть только или враги, или подчинённые.

— Что?

— Опричников МОИХ показывай.

Иван глухо рычал, глядя пьяными глазами куда-то вдаль. Звонарёв понял, что зарвался. Он не мог, не имел права, будучи ЧЕЛОВЕКОМ Ивана, тянуть людей под себя.

Из дома вышли улыбающиеся женщины. Маша, Таня и его Ксюша. С надеждой проводив их глазами, Серый шустро рванул на лесопилку.