Ольга Громыко - Божий промысел

Тем более наверняка догонит.

Разумнее всего было достойно (то бишь сделав вид, что куда-то опаздывает, а не то бы он мерзавцу — ух!) отступить, но тут взгляд послушника упал на несчастную псину. Животных Микол любил, вечно таскал в карманах кусочки хлеба для монастырских лошадей. И собака у него в детстве была, такая же мелкая, ласковая. Три дня плакал, когда пьяный мужик ее походя сапогом пришиб.

— Немедленно отпустите божью тварь на волю! — Голос послушника наконец окреп и зазвенел не комаром, а монастырским колоколом. Самым маленьким, как в часовенке… пожалуй, даже тем, что братьев на ужин сзывают… но все-таки!

— Слышал, Бобик? — печально осведомился маг у дворняги, почесав ее за ухом. — Этот зануда обозвал тебя тварью.

Глупая псина завиляла ему хвостом, а на Микола злобно тявкнула.

— Да вы… да ты сам обзываешься, колдун богомерзкий! — вспылил послушник. — Сей же час изыди с погоста!

— Сам исходи! Сбегай по девкам, что ли, пока настоятель спит…

— Чтоб у тебя уд отсох, развратник! У меня обет!

— А у меня аспирантура!

Микол на всякий случай перекрестился.

— Я пишу кандидатскую работу по боевой магии, — терпеливо пояснил рыжий. — А у вас тут, судя по всему, наблюдается очень редкое, всего дважды описанное в литературе явление.

— Чего?!

Маг печально помотал головой и начал раздельно, помогая выразительными жестами, втолковывать:

— Я — здесь — искать — нежить. Ты — туда — идти — спать. Храм — Ковен — дружба навек. Твоя моя понимать?

Микол возвел очи к небу, торопливо попросил прощения за грех сквернословия и, на всякий случай — рукоприкладства, вдохнул до самых печенок и подробно изложил магу честное мнение, куда ему стоит заглянуть, а лучше того — сходить.

Тот аж колышек выронил, замерев с приоткрытым ртом.

— Ого! — с почти благоговейным восхищением выдохнул он. — Это нынче в монастырях так молятся? А проповеди, часом, не тролли читают?

Послушник спустил пар, уверился, что этот грешник уже безнадежен, и, наклонившись, начал молча отвязывать собачонку.

Теперь растерялся маг. Драться со «смиренным монахом» ему не позволяло воспитание и шаткое перемирие между магической и духовной властью. А собачонка, честно признаться, была не его: подманил бродячую на рыночной площади. Бедная псина уже многажды прокляла тот кусочек мяса, и когда полоумные люди начали с рычанием перетягивать ее поводок, не выдержала. Закрутилась юзом, завизжала, тяпнула кого попало за лодыжку и бросилась наутек.

— Придурок! — рявкнул маг, в сердцах пиная лопату. — Лови ее теперь!

— Славьтесь, Всевышние и Всеблагие, — простонал Микол, скача на здоровой ноге и держась за прокушенную.

— Ты вообще соображаешь, что наделал?!

— Спас невинное создание от бесовского произвола!

Послушник рано обрадовался. Глупое животное помчалось напролом сквозь пресловутые розы, зацепилось поводком и отчаянно заскребло лапами, пытаясь вывернуться из ошейника.

— Ага! — Маг подхватил лопату. Микол пихнул его локтем, чуть не сбив с ног, и, прихрамывая, сам кинулся к псу.

Колдун нагнал послушника уже у могилы. Они снова сошлись нос к носу: у одного дрын, у другого лопата, посередине — серебристые эльфийские розы «Нежный поцелуй». Псина отчаялась вырваться, села и завыла — пронзительно, тоскливо. Тоже, видать, кому-то молилась.

Пришлось орать и противникам.

— Ты что, балда, не понимаешь: когда оно всех собак в селе сожрет, то с голодухи за людей примется!

— Это святая земля!

— Вот заладил!..

— В ней нету никакого зла!

— А при чем одно к другому?!

— Боги хранят свою паству!

— Да, у вас тут неплохой магический фон, но это не мешает закукливанию усопса, даже наоборот!

— У нас тут — благодать Господня!

— Ничего себе у вас понятия о благодати! Девять собак уже пропало и, между прочим, один козел! А если кое-кто не прекратит по погосту шляться и умным людям мешать, два козла будет!

— От козла слышу! — Дрын звучно скрестился с лопатой. Потом лопата с дрыном: маг тоже был не дурак помахаться. — Наколдовал какого-то паскудства, а теперь отбрехивается!

— Я?! Нечего псов всяких тут хоронить!

Микол задохнулся от праведного гнева:

— Ты кого из наших добрых прихожан псом обозвать посмел?!

— Пса!

Надгробный холм брызнул в стороны, как будто под ним покоилась бочка с молодым, слишком бурно забродившим вином. Розовый куст, трепеща листвой, взвился вверх и на манер омелы засел в развилке березы. Куда улепетнула освободившаяся собачонка, Микол не разглядел: его самого отшвырнуло назад, так приложив к соседнему кресту, что тот, похоже, до конца жизни пропечатался у послушника на спине.