Олег Микулов - Тропа длиною в жизнь

Он сделал Знак Света — и ослепительный Удар Неба прорезал пустынную степь. А еще через мгновение, вслед за грохотом, до основания потрясшим весь Мир, хлынул неистовый водный поток. Аймик, моментально вымокший с головы до ног, не торопясь побрел к погасшему костру и заботливо укрыл Дангора второй шкурой. Сына трясло крупной дрожью, и Аймик понимал: не от холода, не от внезапно обрушившейся сырости. Во всяком случае, не только…

– Постарайся уснуть. Их нет. А ливень скоро кончится.

Сам он, раскинув руки, подставлял лицо и грудь Небесной воде и шептал слова благодарности вперемешку с заклинаниями.

ИХ НЕТ! Слава Могучим, он снова победил! Но надежна ли эта победа?

В тот самый момент, когда разверзлось Небо, он отчетливо услышал голос Дада:

– Вы будете наши! Вначале твой сын, а потом и ты!

Аймик спешил изо всех сил. Но силы оставляли не только сына – его, Вестника, тоже. И чем больше слабели они, тем могущественнее и увереннее становился Враг.

Дангор не просто ослаб – двигался еле-еле, с отцовской помощью, ничего не видя и не слыша вокруг. Кроме тех, других, разумеется. Оно и не удивительно: целый день почти совсем не ест и не пьет…

Хуже того, даже днем, в пути, при солнечном свете, Аймик и сам начал различать скользящую тень, чуждую земным теням. И чем явственнее было ее присутствие, тем тусклее казался блеск неисчислимых рогов Небесного Оленя. Мир словно выцветал…

Аймик, одинокий как никогда, сейчас особенно страдал от одиночества.

(Хоть бы словом с кем переброситься. Хоть бы сказал кто: где его искать, этого Великого Ворона или как его там… А я-то еще на эти степи надеялся, расхваливал их.)

К вечеру – словно кто-то наконец услышал его мольбу – встретились и люди. Охотники понимали его язык, хоть и не были детьми Ворона. Знали даже, кто пытается задать им вопрос о Великом Вороне. Да только не ответили – в ужасе шарахнулись прочь, закрывая лица, делая знаки, отводящие зло. Кричали:

– Прочь! Прочь! Зачем пришли? Зачем зло принесли? Уходите! Назад, к мертвым, к своим духам! Или куда угодно, только прочь от наших земель! Нет здесь никакого Ворона! Люди Ворона там, дальше! Уходите!

И как их осудишь?

А на ночлеге появился Голос. Он звучал не от тех, других, не откуда-то со стороны, нет. Только для него, Аймика. В его голове. И… как будто изнутри. Но тем не менее это был другой голос. Самостоятельный. До отвращения знакомый.

Этот голос не насмешничал, не глумился. Уговаривал. По-дружески уговаривал.

«Оставь это, оставь. Не мучь себя, и сына не мучь. Покорись. Они не просто могучи, они всесильны. Покорись сам – они и тебя силой наделят. И сына оставят, вот увидишь».

Аймик стискивал зубы, стараясь не слушать, не отвечать. Но как можно не слышать то, что внутри тебя самого?

«Не упрямься, иначе будет поздно. Ты все равно покоришься, все равно. Только сына потеряешь. Говорю тебе: они всесильны».

Аймик понимал: с ним, уже не таясь, говорит Тот, кто возникал порой в видениях. Скрытый там, в глубине. Стремящийся вырваться, подменить Аймика собой. Он, Избранный, боролся, как мог. Но силы таяли, и подступало отчаяние. (Не выстоять.)

…Они остановились на ночлег у подножия невысокого холма, долженствующего хоть немного защитить от неизбежного ночного ветра, дующего всегда в одном и том же направлении. Вечер был тих. Такую тишину не назовешь мирной, нет; скорее – зловещей. Аймик, ползая на коленях, из последних сил своих завершал Огненный Круг, когда тишину нарушило птичье чириканье. Оно нарастало, и, всмотревшись в темнеющую степь, Аймик с удивлением увидел: окрест она, словно живая, шевелится от великого множества маленьких пичуг. Они кричали все громче и громче, и это нарастающее ритмичное чириканье казалось еще более зловещим, чем предшествующая тишина.

И вдруг все смолкло. И тревожное закатное небо от края до края беззвучно пересекла огромная стая больших черных птиц. Вороны…

Да, в этот вечер Огненный Круг дался трудно. Айми-ку казалось: противодействуют не только извне – изнутри тоже, хотя здесь были только он и Дангор. Сын, безучастный ко всему, сидел у костра, обхватив руками колени, и угрюмо смотрел в одну точку. От ужина отказался, резко мотнув головой. Молча достал из заплечника оленью шкуру, не глядя на отца, завернулся в нее и лег на траву.

(Что ж. Это самое лучшее, что можно сделать сейчас. Только бы уснуть.)