Олег Микулов - Тропа длиною в жизнь

Старик спешил. Он уже не сомневался: нет, ему не кажется, — он действительно узнает эти места. Думал – навсегда позабыты; думал – неузнаваемы, а вот поди ж ты! Дошел – и вспомнил! ВСПОМНИЛ!

Он увидит стойбище только на закате. А быть может, уже в ночи: годы, годы. Не тот уже ходок, не тот. Но увидит. Родное стойбище! Когда-то родное… И совсем неважно, как его встретят. Главное – он дошел!

Он спешил, но все же остановился на вершине косогора. День был какой-то бесцветный. Небо даже не серое, а белесое, без просвета. Не дождит, но по всему видно: скоро начнется… Он уже третий день шел под почти непрерывным дождем. Не ливневым – моросящим, тягостным, словно и не лето вовсе… Да и какое здесь лето?.. Здесь – север.

Кожаная обувь – легкая, надежная, перехваченная ремешками у щиколоток и под коленями. Не должна бы воду пропускать, а в правом захлюпало. Видимо, напоролся на сучок или шов разошелся. Это поправимо: иглы и жилы – при нем. Но это все потом, когда дойдет. Да и понадобится ли, когда дойдет? Могут убить… И наверняка убьют, несмотря на то, что он – Вестник! Во всяком случае, попытаются… Но и это уже неважно.

Он постоял, всматриваясь в дали. Дымков нет, ни следа. Впрочем, он еще очень далеко, – да и много ли увидишь в этом волглом мареве? И все же надеялся заметить хоть что-то… Нет, ничего. Надо спешить.

Эх! Старость – она и есть старость. Спускаясь по склону, он поскользнулся и тяжело упал навзничь. Даже копье не помогло удержаться; хорошо еще, наконечни– ком в лицо себе не угодил, а заплечник смягчил удар.

Прежде чем подняться, старик провел ладонями по намокшей земле. Великие духи! Здесь была старая, хоженая-перехоженая тропа, и ноги опознали ее. А вот руки… По этой тропе никто не ходил уже много лет. Впрочем, люди прокладывают новые тропы. Тем более если мамонты сменили свои тропы.

Опираясь на копье, он поднялся на ноги, подобрал лук (цел!) и осторожно засеменил по склону. Ничего! Уже недолго, скоро он все узнает…

Он вновь остановился на поросшем кустарником берегу неширокой речушки. Как ее имя? Быстрянка. Это уже не просто знакомо – это земли их Рода, Рода Тигрольва! Путь еще долог, нужно подкрепиться. Здесь, у воды… У родной воды.

…А солнце, уже подошедшее к полудню, все же пробилось сквозь белесый покров! Небесный Олень, набравшись полной силы, разорвал-таки тучи своими бесчисленными рогами. Окунул их острия в воду – и вода словно ожила, повеселела… Наклонившись к речке, чтобы запить вяленину и горсть сухого крошева (как мало он теперь ест! И не хочется…), он посмотрел на свое отражение. Впалые щеки, острые скулы. Глаза утонули в темных впадинах… Сед, давно сед. Белая борода – почти до груди (а в молодости, помнится, вроде и не росла). Волосы спутаны…

Старик задумался. Он уже давно почти не следил за собой: не до того – дорога, дорога. Путь далек, а есть ли у него время – знают только духи. Но сейчас, когда он почти дошел… Негоже возвращаться так – к своим. Пусть даже к бывшим своим. И уж совсем дурно – вступать таким на тропу, ведущую к предкам. Если придется…

Она сказала: «Ты еще увидишь свою Инельгу! Потом…» Что ж, он – дошел. И если это правда… то пусть она знает: он готовился к встрече.

Раздевшись донага, он придирчиво рассмотрел одежду. Хмыкнул. Да! По этому никто не взялся бы сказать, к какому Роду он принадлежит. Рубаха – от степняков; штаны… уж и не упомнить… Вот насчет обуви он знает точно: сменил там, в прежнем своем жилище… у детей Сизой Горлицы. А пояс? О! Уж этого он не забудет…

Действительно, нужно кое-что подшить, к счастью не так уж много. Достав из напоясного мешочка иглы и жилы, старик принялся за работу.

Заштопав самые примечательные дыры (к счастью, правую мокасину не сучок попортил – шов разошелся), выполоскав рубаху и штаны в речке (высохнут на теле!), он забрался по пояс в воду и, поеживаясь, стал натирать тело куском прибрежной глины…