Вера Камша - Белая ель

— Нет! — вскакивает Миклош, — не смей!

— Я тебя вижу, — кричит первая Аполка,

— Поцелуй меня, улыбается другая, сбрасывая с плеч сорочку,

— Накорми меня, — просит третья,

— Иди ко мне, — обещает четвертая, — иди я отдам тебе сына.

— Будь ты проклята, ведьма!

— Ты сам себя проклял!

— Ты меня обманул

— Ты меня не любишь…

— Твоя клятва на твоей шее, твой грех на твоем сыне.

— Иди ко мне, Миклош… Ты — мой, сын — твой. Отдай себя, возьми его. Смотри, вот он, вот!

— Будь по-твоему, гадина!

— Стой! — хватка у Сакацкого господаря была железной, — не ходи… Себя погубишь, сына не спасешь.

— Пал, я должен!

— Нет!

Это сын Миклоша! Заступнички-мученички, это сын Миклоша!

Пал держал Миклоша за руки, хрипели, роняя клочья пены, ошалевшие от ужаса кони, а на краю поляны смеялась, трясла белым свертком Магна Надь, поправлял шляпу Ферек, супил брови папаша да крутила хвостом довольная Жужа. Отец, бывший жених, убитая ведьма, собака… Они знали Барболку Чекеи и пришли за ней. Охотнички Боговы, почему за нее должны платить Миклош, Аполка, их ребенок? Она сама за себя ответит!

Барболка передернула плечами и перекинула косы на грудь. Жить хотелось отчаянно, до крика, но ничего не поделаешь, сама во всем виновата. Взяла браслет из дури да корысти, отдавай теперь руку с головой.

Жужа шагнула вперед, из открытой пасти высунулся язык, словно в жару, Ферек поправил жилетку, Гашпар Чекеи ругнулся и поскреб голову, будто со сна, Магна улыбнулась, еще выше подняв ребенка. Заступнички-мученички, она всегда всех ненавидела, такие только и умеют, что злобствовать да завидовать. Их хоть в золоте купай, хоть на облако посади, все одно ядом изойдут, и все вокруг потравят.

Барболка снова глянула на разряженную мельничиху, слишком подлую, чтоб ее бояться, и рванула гребни, отпуская на свободу волосы. Таких кос у Магны на этом свете не было, и на том не выросло.

Теплый водопад окутал плечи, стало легко и весело, словно в танце, и господарка сакацкая соскочила с камня и пошла, потом побежала вперед к упивающейся победой твари.

— Барболка! — крик Пала резанул по душе и стих.

— Барболка, нет! Неееет!!! — Миклош, а ему-то что до нее? Сына б лучше стерег…

Плач Лукача, конское ржанье, шум ветвей, лунные искры в глазах, сзади ничего нет, впереди — ведьма. Глаза зеленые, словно зацветший, становящийся болотом пруд, богатые серьги, дареный знатным полюбовником золотой браслет… А жемчуга ветряного не хочешь, гадина ты ядовитая?!

Как втекло в руки белое ожерелье, Барболка не поняла, но изловчилась захлестнуть им полную белую шею. Мельничиха рванулась, заревела дурным голосом, выронила ребенка, замолотила по воздуху серыми копытами, в нос ударила вонь век нечищеного стойла. Исчезла Магна Надь, ровно никогда не бывала, только седая ослица рвалась с жемчужного повода.

— Мармалюка! — кто кричит? Миклош? Пал? Она сама?

Чудище из ночных мороков клацает бурыми зубами, из ноздрей валит ледяной пар, руки немеют, но она сдержит мармалюку, ведь там, сзади, Пал…

Охотнички Боговы, помогите! Как она оказалась на плешивой жирной спине? Как держится? Мармалюка визжит, бьет задом, скачет на четырех ногах, вскидывается на дыбы, но она не выпустит тварь, ни за что не выпустит! Ослица ревет, срывается с места, несется сквозь черный сгнивший лес. Впереди — болото, голодное, страшное. Откуда оно? Рядом с Сакаци — горы, горы и лес… Надо спрыгнуть, но нельзя, ночь не кончилась, мармалюка вернется, второй раз ее не поймать.

Серая, бугристая равнина, жидкие камыши, под нечистым льдом — бездонная прорва, в ней так долго умирать… Трещит, ломается ненадежный весенний лед, чавкает под копытами проснувшаяся топь, всплывают со дна, лопаются черные пузыри, глаза ест зеленый дым, сердце сейчас разорвется… Не сердце — связавшая тварь ветряная нить. Звон лопнувшей струны, разлетаются в стороны белые, теплые искры, наливаются рассветной кровью, падают на лед, в воду, в грязь. Вскрикивают и смолкают колокольчики, растет, приближается бурая полынья, длинная, похожая на сапог, над ней пляшет, кривляется зеленое марево. Мармалюка визжит, рвется вперед и тает, растекается липким гнилостным туманом.

Щетка болотной травы, несытая, холодная жижа, пустота, паденье… Охотнички боговы, как же страшно! Мамочка, Пал!.. Все.

Одинокий крик, смерть, тишина и красное небо над черным зубчатым лесом. У любви, у счастья и у боли одно имя — Барболка. Теперь Пал Карои это знает, но почему?! Почему она, а не он…