Райдо Витич - О чем молчит лед

— Попробовать можно, — неопределенно плечами повела женщина.

— Я помогу, — с загадочной улыбкой и томным взглядом сказал Масурман и дверь распахнул. — Вперед… сестрица.

В доме тепло и сумрачно было.

Дуса только по привычке поклон отвесить хотела на постой у домового попросившись, как увидела када и замерла. Нагой да малой, как тот же домовой, но безволос и гладок. Ножки худы и кривеньки. Голова вытянута, как луковица, глазка узки злы, губы — ниточки, носа почти нет — чудище да и только. Ни разу Дусе их видеть не доводилось, а что Волох да матушка описывали ни в какое сравнение с тем, что узрела, не шло. Страсть — едино слово. Наг и то краше. А может, обвыклась она уже со змеями оттого и переносит их вид спокойней?

— Хаш! — шикнул на него Странник и кад исчез. Вроде теперь можно и поклон домовому отвесить, да поздно — наг ее уже дальше тащил, и смысл, если ясно — нет в этом доме иных хозяев кроме кадов да нагов.

Богато убранство комнат, но больно злата много. Куда не глянь — оно. Стены и то червлены. Вместо лавок сундуки, столов, как и очагов вовсе нет и меха всюду. Комнаты странно сроблены — из одной в другую попадаешь и ходишь кругами по дому, а посередь него высоко в потолке дыра огромная, круглая. Странник Дусу поднял, вытянулся и туда ее подтолкнул, потом сам влез.

— Здесь место твое.

Дева вниз глянула — обратно ей одной не спустится, если веревку не найти. Неужто теперь ей в темнице сидеть без выхода? Темница, во истину — полумрак округ. Оконцев раз, два и то узенькие под самым потолком, а он высок, как и в нижних комнатах. Но эти просторнее. Уж те насколько огромны, эти и того боле, и что злата, что мехов здесь — залежи. Пол весь мехами устелен, по стенам сундуки, какие закрыты и опять же, мехом застелены, какие открыты и доверху чеканными предметами из золота засыпаны, а то и каменьями. К чему столько и что творить с этим, Дуса не знала и не понимала.

Наг деву дальше потянул, за шкуру на стене висящую и золоченным узором исписанную. Дверь за ней как входная в дом, но низенькая и с задвижкой. Этого сроду девочка не видывала. Никогда раничи как любые из родов арьих, не закрывались так-то. Не от кого сторожиться было, а от своих срам-то, огораживаться. Всегда на распашку двери были в любом доме, а то и вовсе без них дома ставили, а вход полотном завешивали.

Наг двери распахнул, втолкнул туда Дусу.

— Здесь обождешь. Шимахана платье тебе достойное принесет.

Дева его не слушала — комнату оглядывала. Дивна была шибко: злато, бляхами чеканными по стенам висит, витые столбы позолочены, потолок сводом чешуйчатым, пол и то червлен да рисунком узорным витым — змеинным высечен. Мехов чуть — на сундуках только.

Крышку одного наг откинул, открывая взору самоцветы, поманил деву:

— Глянь, Мадуса. Тебе играться, — улыбнулся хитро. Зачерпнул полную ладонь каменьев, подкинул. Те гранями играя в стороны брызнули, покатились по полу с радужным светом. И лежат, как звезды в небе сверкают, светятся. — Что ж застыла, глупая? Любуйся.

— Чем? — удивилась.

— Аль блеск их не по нраву? Гляди, как хороши. Твои, моей милостью.

— К чему мне…

— Желаю так.

— Не надобно мне.

Наг глянул на нее недобро, второй сундук открыл. Этот украшений затейливых полон.

— Ну? — подтянул деву к сундуку. — Дивись.

— Чему ж? — спросила. А взгляд сокровище нага притянуло. Чего нет только: перстни, браслеты, обода, пояса и бляхи, серьги и бусы. — Куда столько и зачем?

Странник поднял тяжелую с виду цепь из круглых блях с узором спиральным, всю каменьями усыпанную.

— Хороша?

— Да, — не скрыла. Но что с того?

— Злато и самоцветы кады собирают, как пчелы мед. Иначе не могут. Завораживают они их, а теперь и людей морочить станут. То наше и нам послужит. За это убивать и покупать станут, воровать и хитрить. Омоют кровушкой, как потом. Крепче любых пут к себе привяжет, оморочит так, что морок тот не снять до скончания веку. Эти каменья что путы арьям будут. Его рабами станут, а кумекать будут что в них свобода, — усмехнулся, пытливо на деву глядя: поняла ли? А не глуп тебе муж достался — цени!

— За что ты людей так ненавидишь?

— Ненавидишь? — бровь выгнул. — Полно тебе, к чему мне оно? Мне иное любо: то, что вашей ненавистью рождается, а для того ее в вас возбудить надобно. Злато для того и будет дадено. Кто в золоте — тот и властвует, а где власть да злато об руку, там равных нет и благо с правдой не нужны. Кривда править станет, алчность и гордыня. А то мне сладко… как губы твои.