Джон Толкин: Две башни

Никогда еще за свою долгую кровавую жизнь Шелоб не испытывала ничего подобного. Ни один самый отважный воин Гондора, ни один самый дикий орк не вонзал оружия в тело, которое она так любила и берегла. Шелоб содрогнулась, привстала, стремясь избавиться от жуткой боли, подогнула свои огромные, вдруг ослабевшие лапы, и судорожно отпрыгнула назад.

Сэм упал на колени рядом с Фродо; голова у него кружилась от зловония, но руки не выпускали меча. Как сквозь туман он видел лицо друга и силился овладеть собою и отогнать дурноту. Медленно он поднял голову и увидел в нескольких шагах чудовище. Оно смотрело на него, капая ядом с челюстей и зеленой слизью из раненого глаза. Потом оно присело, распластавшись брюхом по земле, и приготовилось к новому прыжку – убить, растерзать непокорную тварь, причинившую ей такую боль!

Сэм тоже пригнулся, глядя прямо в свирепые глаза и не помышляя даже об отступлении. И тут внутри его снова прозвучал отдаленный голос, он понял незнакомые слова и левой рукой нашарил на груди холодный и твердый, истинно настоящий в этом мире страшных призраков звездный фиал Галадриэли.

– Галадриэль! – шепнул он и услышал голоса эльфов, странствующих под звездами в его родной Хоббитании, и музыку эльфов, слышанную в замке Элронда. И тогда он, как недавно Фродо, произнес слова, протянувшие нить между ним и обитателями Лориэна. В тот же миг словно исчезли какие-то злые чары, и он стал самим собою – Сэмом Скромби, маленьким садовником из Исторбинки.

– Ну иди сюда, скотина! – процедил он сквозь зубы. – Иди, иди, я рассчитаюсь с тобою за моего друга! Потом мы пойдем дальше, но сначала я разделаюсь с тобой. Иди сюда, я опять угощу тебя.

И, словно черпая силу в неукротимости его духа, Светильник запылал в его руке белым факелом. Он сиял как звезда, упавшая с неба, озаряя мрак нестерпимым блеском. Никогда еще Шелоб не видела ничего ужаснее. Свет невыносимой болью обжигал глаза. Она отпрянула, беспорядочно размахивая передними лапами, потом повернулась и поползла в свою темную нору.

Сэм продолжал наступать на нее, хотя его шатало, как пьяного. А Шелоб перепугалась не на шутку: она вся сжалась и вздрагивала, торопясь уйти от него. Она достигла норы и втиснулась в нее, оставляя за собой след из темно-зеленой слизи. Сэм успел еще ударить по отставшей лапе и упал ничком.

Шелоб исчезла. Погибла она в своем логове или медленно залечила раны – больше о ней никто никогда не слышал. Сэм остался один. Изнемогая от усталости, в сумерках, спускающихся над Неназываемой Страной, он подполз к своему другу. – Фродо, Фродо! – позвал он, но тот не отвечал.

Когда, вырвавшись из подземелья и радуясь свободе, он бежал по тропе, Шелоб нагнала его и ужалила в шею. Теперь он лежал бледный, не шевелясь, ничего не видя и не слыша.

– Фродо, милый Фродо, – повторял Сэм и долго прислушивался, но не слышал ни звука в ответ. Тогда он торопливо разрезал паутину, опутывавшую Фродо, и прижался ухом к груди. Там не было ни трепета жизни, ни биения сердца. Долго растирал он руки друга, часто дотрагивался до его лба, но они оставались холодными.

– Фродо, друг мой! – всхлипнул он. – Не оставляйте меня одного здесь! Это я – Сэм. Не уходите от меня! Очнитесь , Фродо, дорогой мой! Очнитесь же!

Потом его охватил гнев, и он заметался вокруг, размахивая мечом и выкрикивая несвязные угрозы. Но силы быстро иссякли, и он очнулся. Наклонившись, он снова вглядывался в лицо Фродо, и вдруг понял: он видел эту картину в зеркале Галадриэли, в Лориэне – бледного Фродо, лежащего среди скал. – Умер! – прошептал он. Не спит, а умер!

Эти слова словно усилили действие яда. Ему показалось, что на бледном лице друга проступил зеленоватый оттенок.

Волна отчаяния захлестнула его. Охватив голову руками, он вскрикнул и потерял сознание.

Когда он очнулся, было темно. Минуты или часы прошли в беспамятстве – неизвестно. Он был на том же месте, и Фродо все так же лежал рядом с ним – мертвый. Горы не обрушились и земля не разверзлась под ним.

– Что мне делать, что делать? – простонал он. – Неужели все было напрасно? Что мне делать? Бросить его здесь и возвращаться домой? Или продолжать путь?

– Продолжать? – повторил он, сильно вздрогнув. – Я? Мне? – и тогда, наконец, он заплакал и плакал долго. Потом уложил Фродо, как должно, сложил ему руки на груди и завернул тело в серый плащ; справа положил свой меч, слева – посох, подарок Фарамира.

– Мне ведь надо идти, Фродо, – словно извиняясь, сказал он, – так я, с вашего разрешения, возьму ваш меч, а вам оставляю свой, и ваша прекрасная кольчуга пусть будет на вас. А Светильник вы отдали мне, пусть будет у меня, я ведь иду туда, где всегда темно. Оно, конечно, это ваш подарок, он слишком хорош для меня, но, может, Галадриэль простит меня, и вы тоже поймете, правда? Я должен идти.