Жан-Клод Мурлева - Горе мертвого короля

Проходили месяцы, и он так старательно следовал своему решению, что любой мог бы поклясться: он снова стал таким, как был. Он, как прежде, работал с отцом в его столярной мастерской, научился разговаривать, смеяться, не отказывался от буйных кутежей с Бальдром и другими старыми товарищами.

Но, веселый и довольный с виду, он носил в себе невидимую, неисцелимую рану, о которой никто, кроме него, не знал. Самые близкие иногда о чем-то таком догадывались по отсутствующему взгляду, который у него вдруг делался за работой или среди застолья. «Где ты, Лия? Где ты, Бриско? Где сейчас вы оба?»

— Все в порядке, Алекс? — окликали его.

— Да, а что такое?

— Замечтался?

— Нет-нет, это я так.

Так все и шло два года с небольшим, а потом в начале зимы случилось вот что.

В то утро он был один в мастерской и обрабатывал дубовую перекладину для стола. Рубанок пел под рукой, и с каждым его проходом открывались новые узоры, новые оттенки свежеструганного дерева. Пол усеивали кудрявые стружки. На миг он прервал работу и провел рукой по своему изделию. Было что-то совершенное в гладко оструганном дереве; он любил трогать его, ощущать его тепло, его запах.

На улице было пасмурно и безветренно. И тяжело нависали тучи. Можно было не сомневаться, что скоро пойдет снег. Время подходило к полудню, так что он прибрал инструменты, снял рабочий фартук, повесил его на гвоздь. Тут кто-то постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, приоткрыл ее. Голова, просунувшаяся в щель, была хорошо знакома Алексу. Маленький старичок, болтливый, как сорока, который жил в соседнем доме и часто заходил в мастерскую в поисках общества. Отделаться от него бывало трудно.

— Неудачное вы время выбрали, — сказал Алекс, — я уже ухожу. Заходите после обеда…

— Да я не за тем. Тут к тебе пришли.

— Пришли?

— Да. Какая-то женщина. Молодая.

— Где она?

— Вон стоит.

Старик мотнул головой, давая понять, что посетительница прямо позади него, во дворе.

— Иду, — сказал Алекс.

Краткое расстояние, отделявшее его от двери, он преодолел в каком-то заторможенном состоянии, сам себе удивляясь. «Ничего особенного, — твердил он себе, — это просто заказчица, которой нужно починить шкаф, или, может, дальняя родственница оказалась проездом в городе и зашла повидаться». Но пока он так рассуждал, какой-то голос, пробившись из тайных глубин, нашептывал ему: «Алекс, что-то сейчас будет…»

Дверь мастерской выходила в квадратный дворик, в котором насилу развернулась бы лошадь с телегой. Посреди него абсолютно неподвижно стояла Лия в теплом зимнем плаще, скрестив руки на груди, с непокрытой головой, во всей своей простой и сокрушительной красоте. Голову она чуть наклонила, словно оробев, так что глядела исподлобья. Алекс только это и увидел — два черных глаза, полных неуверенности: «Что, если я пришла слишком поздно? Что, если я мешаю? Не безумием ли было прийти сюда?»

Он бросился к ней, хотел обнять. Она не позволила — отступила на шаг, взяла его за руки.

— Sostdi… Подожди… Ты женился? Есть у тебя жена?

Она сказала это почти свирепо, нахмурив брови.

— Нет, — машинально ответил он, — maï gaïnat… у меня нет жены…

Напряжение отпустило ее, она чуть заметно улыбнулась.

— Maï gaïnat, — повторил он.

И что дальше делать, не знал. Ее красота поразила его, как в самый первый раз, десять лет назад, когда их взгляды встретились над котлом с похлебкой. То же лицо, те же темные бездонные глаза, в которых он тогда потонул.

Может быть, теперь она стала больше женщиной.

— А ты, — спросил он, — ты замужем?

Она помотала головой.

— Нет, не замужем. То есть совсем уж было собралась за одного, но я сказала себе… вернее, ему сказала: «Подожди, я сперва должна узнать… есть, может быть, один человек… один шанс на десять тысяч… но прежде чем сказать тебе „да“, я должна убедиться…» Я сказала ему… сказала…

Она разрыдалась.

— Ох, Алекс, ты жив… не представляю, как я вынесу такое счастье… от него прямо больно везде… мне кажется, я сейчас умру…

Он заключил ее в объятия.

— Ты думала, я умер?

— Да!

Она это почти выкрикнула.

— Видишь, меня не расстреляли. Не успели.

Она плакала, уткнувшись головой Алексу в грудь с такой силой, словно хотела в ней укрыться.

— Но где же ты был, что ты делал столько времени? Что ты делал?

— Искал тебя, Лия.

Он свободно, без усилия говорил на ее языке, который стал для него почти таким же привычным, как родной. Слова слетали с языка сами собой: