Андрей Посняков - Тевтонский Лев

Дзинь! Велит снова нанес удар, полез в атаку, упрямо набычившись и сжав губы.

Да-а… может быть, на каком-нибудь детском утреннике такое фехтование и сгодилось бы, но не сейчас, не здесь! Никакой защиты на парне не было, и Беторикс отбивался, стараясь не задеть, — психологически не мог нанести удар точеным клинком по живому человеку, хотя рука сама просилась «отоварить» по открытой голове, по шее, по бедру. Противник ему достался настолько неопытный и неумелый, что работать по нему можно было как на тренировке, по схеме для начинающих: голова — бедро, голова — бедро…

Порой он едва успевал отвести клинок, чтобы велит не напоролся на него сам: Беторикс еще не совсем распрощался с надеждой, что эти «римляне» — нечто ненормальное, а вокруг привычный родной мир, в котором действует Уголовный кодекс Российской Федерации… Впрочем, он и сам уже в глубине души понимал, что надежда эта — негодная попытка самообмана.

Удар! Отбив! Отводка! И скрежет! И ярость во взгляде велита. Но было в них и еще нечто — страх, обреченность, а больше всего — удивления.

Ну все, пора кончать! Тем более и второй скоро очухается — ишь, уже сверкает зенками, злыдень… А вот на тебе еще!

Пнув поверженного врага, Беторикс совершил ложный выпад и, дождавшись ответной реакции, с силой ударил по вражескому клинку — снизу вверх, ближе к рукояти.

Гладиус Юния птицей взмыл к небу. Парень хлопнул глазами… и улыбнулся. Видимо, и впрямь был готов, как подобает древнему римлянину, с честью умереть за Отечество.

— А умирать нам рановато, — запел Беторикс. Ухмыльнувшись, аспирант перебросил клинок в левую руку, а правой засветил велиту под глаз! А вот тебе еще, в следующий раз не попадайся! — Есть у нас еще дома дела!

Отправив настырного мальчишку в нокаут, Виталий вытер выступивший на лбу пот, и тут…

Они накинулись на него сразу — выскочили из травы, словно давно поджидали. А может, и в самом деле ждали, пока противник устанет и расслабится, ловили его на мальчишку-велита, как на живца. Когда это гастаты жалели велитов? Ну, сволочи… Это тебе не честный бой — один на один! Навалились, сбили с ног, принялись остервенело пинать.

— С-суки!

Ребра бы, козлы, не сломали… Ох!!! Зубы бы не выбили… Ну, хватит уже, может быть?

— Хватит! — резко прозвучал повелительный голос, привыкший отдавать приказы. — Я сказал, достаточно.

Удары тотчас же прекратились, избитого в кровь беглеца рывком вздернули на ноги, заломили за спину руки. Подняв глаза, Виталий увидел подъехавшего на белом коне оптия. Ага… Оклемался, значит. Жаль, тебя, гадину, та девчонка не зарезала!

Шлем оптия по-походному болтался на груди, поблескивая на солнце, красный плащ с желтым подбоем ниспадал на круп коня.

— Так-так, — усмехнувшись, протянул оптий — чернявый мужчина лет тридцати пяти, с красивым надменным лицом и холодными серо-стальными глазами. Посмотрел, подумал и, резко подняв руку, словно в приветствии, произнес: — Я, всадник Марк Сульпиций Прокул, объявляю тебя своим личным пленником, галл!

— Да пошел ты! — сплюнув кровавой слюной, невежливо отозвался Беторикс. — И вообще, что вы тут себе думаете? Кто вы такие?

— На каком языке он говорит? — удивился оптий. — Это точно не галльский.

— Может быть, германский, мой командир?

— Нет, германский по-другому звучит. Больше похоже на фракийский либо иллирийский. Ну, неважно. Итак, он мой пленник. И за все совершенное им сегодня же будет предан жестокой, но справедливой казни!

— Тоже мне, народный суд! — Виталий осклабился. — Козел ты драный!

— Нет, он определенно ругается. — Марк Сульпиций Прокул повел плечом. — На твоем месте я бы тоже ругался, галл. Ничего, чтобы немного развлечь своих воинов, я велю казнить тебя каким-нибудь интересным способом, например колесовать или четвертовать. Спрошу об этом у центурии. У своей центурии, слышите, парни? Вчера еще хотел вам сказать — волею легата наш бывший начальник, центурион Авл Постумий Альб, назначен претором! Слава!

— Слава! Слава! Слава! — восторженно заорали легионеры, естественно, по-латыни, то есть Виталий слышал: — Глория! Глория! Глория!

— Я же приму наконец нашу центурию. — Будущий командир приосанился. — Двойную центурию — первую центурию легиона! И возглавлю всю когорту! А ты, Луций, будешь моим помощником.

— Слава центуриону Марку Сульпицию!

— Слава центуриону!

— Глория! Глория!

— Слава!

Под восторженные вопли Виталия и повели обратно на виллу. Теперь никто уже его не пинал, обращались почти вежливо, а юный велит с ухом-лепешкой и подбитым глазом даже притащил в шлеме водички, что пришлось весьма кстати.