Владимир Корн - Берег Скардара

Не знаю, существовал ли у династии Крондейлов, к которой принадлежала Янианна, особый дар, позволяющий определить ложь, ведь человеку проницательному такое не составит особого труда, но проклятие существовало определенно.

Вот уже несколько столетий в императорской семье всегда рождался один наследник. Нет, иногда их рождалось и больше, но выживал всегда один. И теперь я боялся спросить, потому что, когда Яна получила от меня письмо, она была на восьмом месяце.

А взгляд ее стал совсем уж требовательным. И я решился.

— Янианна, может быть, ты все же покажешь мне нашего ребенка. — Я постарался, чтобы мой голос не дрогнул, и затаил дыхание в ожидании ответа.

— Наконец-то, Артуа! Я уж было подумала, что никогда этого не услышу, — тут же откликнулась Яна. — Пойдем, я покажу тебе нашего ребенка! — И прозвучало это очень зловеще.

Я шел вслед за ней, и сердце не переставало биться значительно чаще, чем обычно. По крайней мере, мой ребенок жив, пусть даже и родился уродцем. Но я все равно буду любить его любого, ведь это мой ребенок, ведь это наш ребенок.

Шли мы недолго, детская совсем рядом от спальни императрицы, это я знал давно. Потому что мы обустраивали комнату вместе, еще до моей пропажи, и даже немного поссорились, когда решали, что должно быть в ней, а что станет лишним.

Когда мы вошли в полутемную детскую, первой моей мыслью была: у семи нянек дитя без глазу. А всяких там нянечек действительно хватало. Но мне было не до них, вот она, колыбелька.

Яна за руку подтащила меня к ней:

— Это наш ребенок, Артуа. Ее зовут Янианной.

Доченька. Я даже не успел как следует рассмотреть свою кровиночку, когда Янианна за руку подвела меня к следующей колыбели:

— Это тоже наш ребенок, и его зовут Конрадом.

«Сынок», — думал я, чувствуя, как слабеют колени.

— И это, Артуа, наш ребенок — Алекс. Так ведь звали твоего отца?

Я сел там, где стоял, благо сзади оказался стул. Или его просто успели подставить, наблюдая за моим состоянием.

Дети, мои дети. Яночка, Конрад и Алекс. Я переводил потрясенный взор с одной колыбели на другую и все не мог сосредоточиться. Наконец встал и подошел к колыбели дочери.

Яна улыбалась во сне, и я поневоле заулыбался сам. Солнышко мое маленькое.

Конрад хмурил бровки, и вид у него был самый серьезный.

Алекс улыбался с самым мечтательным видом. Возможно, все было не так. Что можно понять у детей, которым сегодня исполнилось ровно полгода. По очереди поцеловав их, я повернулся к Янианне.

Простишь ли ты меня когда-нибудь, любимая, что я не смог тогда быть с тобой рядом? Ты так волновалась, даже боялась, ожидая, что когда-нибудь это произойдет. Мог ли я успеть вернуться, чтобы помочь тебе, ободрить и поздравить тебя первым?

Наверное, все же мог, но слишком уж много людей смотрели на меня с надеждой.

Я опустился перед Янианной на колени, целуя ей руки. Прости меня, любимая, что получилось так, как получилось.

Затем снова подошел к колыбелям. Когда я наконец оторвался от созерцания моих детей и снова посмотрел на Яну, она стояла, вытирая кружевным платочком абсолютно сухие глаза:

— Нет, ну какой же ты негодяй, Артуа. Бросить меня одну, с тремя детьми… Хорошо, что папенька с маменькой оставили мне несколько медных грошиков…

Прости меня, любимая, прости… Я буду вечно виноват перед тобой.

И откуда он у тебя взялся, этот платочек? Его не было, когда мы сюда шли. Ведь спрятать под тем, что на тебе сейчас надето, невозможно. Потому что даже такая мелочь сразу будет выделяться. И ты в этом ходила по дворцу в мое отсутствие?

Обняв Яну и крепко прижав к себе, я зашептал ей на ушко:

— Понимаешь, любимая, там, откуда я вернулся, считается крайне неприличным, когда количество девочек в семье не равняется количеству сыновей. Но ведь мы легко сможем это исправить, правда? И зачем тогда откладывать?

Янианна отстранилась от меня и сказала с самым неприступным видом:

— Я подумаю над этим, Артуа.

Я шел залами императорского дворца, напевая под нос мелодию, что крутилась на языке с самого утра, с того момента, когда я продрал глаза.

«Главней всего — погода в доме, все остальное…» — тут меня клинило, потому что последнее слово безнадежно вылетело из головы. И я мычал. Следующая строка заканчивается словом — «зонта», и даже не самому сообразительному человеку должно было быть понятно, что именно к нему и должна быть рифма.