— В каком смысле? — насторожилась я. — Чем тебе мой дедушка мешает?
— Дедушка-то как раз не мешает, — снисходя к моей наивности, пояснил Донато. — Ему это ни к чему, сюжет красть или продавать. Профессор твой, предположим, тоже на это не пойдет. Хотя, кто его знает… Ты это, пока больше никому не рассказывай.
— Да мне вроде больше и некому.
— Вот и не рассказывай. Хороший сюжет в наши дни такая редкость. А текст у тебя есть?
— Нет, все в компьютере.
— Ты вот что, — Донато многозначительно поднял вверх указательный палец. — Сходи завтра в библиотеку и скопируй все на флэшку. И оригиналы с фотокопий тоже.
— Оригиналы-то тебе зачем?
— Затем. Пригодятся. Редактору покажу, чтобы знал, что это не фуфло, и не высосано из пальца. Есть у меня один редактор знакомый, вернее, знакомая, дальняя родственница по матери. Завтра с утра в газету смотаюсь, отчитаюсь по командировке, а потом в издательство заскочу переговорить. Куй железо пока горячо… Ну что?
Донато снова смотрел на мои ноги, еле прикрытые полой короткого халатика, но как-то неуверенно. Я демонстративно зевнула — сеанс обольщения в мои планы не входил. Только сейчас я почувствовала, что чертовски устала. Бабушка Софья говорила — устала, как бобик. Смешно. День, начинавшийся вяло и скучно, оказался в итоге весьма насыщенным.
— Ложимся спать? — завершил мысль Донато. — Ложимся. А то мне завтра рано вставать.
На следующий день я позволила себе поспать чуток подольше, уже чувствуя себя в отпуске. Когда ушел Донато, я даже не заметила. Не исключено, что я провалялась бы в постели до полудня, но меня разбудил звонок Анибала по мобильнику.
— Привет. Ты где, в библиотеке?
Я начала что-то мямлить, но профессор меня перебил.
— Прочитал я твой перевод. Надо переговорить. Ты ведь завтра уже улетаешь?.. Давай сегодня часа в четыре встретимся.
Едва успела принять душ, как позвонил Донато.
— Ты чего, еще дома?.. Ну ты и даешь. А я уже в издательство еду. Не забудь, о чем я тебя просил… Ты чего, не проснулась еще? Материалы скопируй…
— А, ты про рукописи?
— Ага, забывчивая моя. Про рукописи. А вечерком давай посидим в ресторане, часиков в шесть-семь… Ты меня слышишь?
— Угу.
— Вот тебе и "угу". Дуй в библиотеку. Созвонимся позже.
Я поняла, что пора шустрить. Быстренько выпила чашку кофе и отправилась в библиотеку. С Винкесласом мне почему-то встречаться не хотелось. Но его и не было — ушел на обед домой.
Я включила компьютер, ввела пароль, и скопировала материалы на флэшку. Все материалы, включая отсканированные фотокопии рукописей, как просил Донато.
Уже сидя у монитора и копируя файлы, я вдруг сообразила, что поступаю не совсем порядочно. Я вспомнила, что Винкеслас просил меня никому не показывать копии рукописей, пока не будет завершена вся работа по их дешифровке. Заведующий архивом боялся преждевременной огласки и шумихи в прессе.
Взяв флэшку в руки, я задумалась. Стало как-то неприятно, словно я собиралась совершить кражу. Донато ведь намеревался показать тексты издателю. Как я вчера не обратила на это внимание? Но теперь я уже пообещала Донато. Он наверняка обидится и рассердится. И это перед самой поездкой в Петербург, с которой я связывала столько планов и надежд. Что же делать?
Нет, копии надо в любом случае забрать. А с Донато… Что-нибудь придумаю. Может быть, до отлета в Петербург ему эти копии и не понадобятся. Я положила флэшку в сумочку и направилась на встречу с Анибалом.
Профессор Мартинес с самого начала повел себя нервно. Конечно, я опоздала на полчаса, но по испанским понятиям это совсем ничего. Мелочь, не заслуживающая внимания. К тому же я женщина. Более того, я извинилась. Но Анибал продолжал нервничать. И такое поведение всегда исключительно вежливого и сдержанного профессора меня очень удивило.
Идя на встречу, я думала, что мы подведем промежуточные итоги и обсудим дальнейший план работы. Предварительно обсудим, чтобы вернуться к теме после поездки в Петербург. Но Анибал повел разговор о другом.
Сейчас, после всего, что произошло, я понимаю, что интересовало Анибала в тот момент. Он хотел узнать о том, как я поняла содержание расшифрованного текста, и какие у меня есть предположения по поводу клинописи. Клинопись его интересовала даже больше, чем записки монаха.
Мартинес долго и нудно расспрашивал меня, варьируя одни и те же вопросы, как будто не верил, что я говорю правду. А правда заключалась в том, что я не имела ни малейшего представления о содержании клинописи. Если не считать намека, сделанного монахом в своем тексте.
Читать дальше