Эл Ибнейзер - Дар Менестреля

— Что ты несешь, колдун? — прервал его герцог, — С чего это Дастину умирать?

— Ты не понимаешь. Чтобы спасти Мир. Или то, или то, третьего не дано. Я не хочу это делать, но я должен. Я должен спасти мир! — вскрикнул толстяк, и с воплем для храбрости бросился сквозь окно. Пленка, затягивавшая окно вместо стекла, порвалась, минуту внутри еще торчали отчаянно дрыгавшиеся ноги колдуна, а затем он вывалился наружу. Герцог, и выскочивший уже в человеческом облике из-под кровати, Тич увидели как Онтеро огрел кулаком часового, и скрылся в кустах.

По вечерней улице Бренсалля шли двое взрослых и третий, которого по росту прохожие принимали за мальчика, пока взгляд не наталкивался на вызывающе торчащую из-пот капюшона серого плаща бороду. Замаскироваться под монахов было идеей Аргвинара, который обратил внимание, что немало серых плащей встречается на улице, и что удивительно, горожане, столь недружелюбные к пришельцам, ничем не высказывают его, а наоборот, как будто опасливо сторонятся и дают дорогу. Прием подействовал, и никто действительно не торопился выяснять откуда они такие взялись или как-то повторять недавние события. Тот же серый плащ позволил также проникнуть в ратушу и в пыльной задней комнате найти записи рождений многолетней давности. Конечно, это был не просвещенный Джемпир, где подданные не то что родиться, чихнуть не могли без того, чтобы какой-нибудь чиновник аккуратно не занес этот факт в книгу, а может и обложил соответствующей пошлиной или налогом, но все-таки это было лучше чем ничего. Они и так уже выяснили, что дома, где жили приемные родители Дастина, уже нет на месте, сгорел во время пожара, через несколько лет после того как те умерли, а сам он подался из города искать счастья. Один из соседей рассказал, что Дастина подобрали с рук умирающей женщины, которую забрала подвода направлявшаяся в общественую лечебницу. Корджер содрогнулся подумав, что мать его сына и его жена умирала здесь в грязи, пока он воображал, что она погибла, и топил свое горе в вине. Но ничего все равно было уже не поправить. В равной мере это ничего не говорило и о том, откуда пришла эта женщина.

След потерялся бы, если бы Аргвинар не предположил, что Дейдра родила ребенка также в Бренсалле. Версия, что она могла родить где-то в другом месте каазалась весьма сомнительной, поскольку сосед сказал, что когда Дастин попал к своим приемным родителям ему от силы было несколько дней, может пара недель, не больше. А поскольку родить прямо на улице было непросто — стража обязательно доставила бы рожающую женщину в общественную лечебницу и какой другой приют, то оставалась надежда, что осталась и запись о рождении. И надежда эта оправдалась. Среди множества записей того времени, когда по расчетам Корджера могло произойти это событие, их не интересовали записи о родах местных замужних горожанок, так что запись похожая на то, что они искали, нашлась достаточно быстро. Некая Дейдра родила ребенка в приюте, оставалась там несколько дней, а потом, во время буйства эпидемии ушла из приюта навсегда, унося вместе с собой ребенка. Имя, кратное описание и время совпадали.

Роды у нее принимала управляющая приютом, некая госпожа Цваль. Она уже не управляла приютом, а жила уединенно в небольшом домике в чернильном квартале, прозванном так за то, что там жили в основном отошедшие на покой чиновники, а также всякий мелкий чиновный люд, вроде помощников столоначальников, младших писцов, или рядовых стражников. Вся эта информация обошлась им совершенно бесплатно благодаря тем же серым плащам, которых в ратуше боялись настолько, что даже и не пытались это скрывать.

Собственно занялись они расследованием лишь потому, что Дастин с компанией так и не появлялись на условленном месте встречи, а стало быть где-то задерживались, дав время Корджеру и его спутникам на разрешение старых загадок. Так что теперь они шли в этот самый чернильный квартал, чтобы поговорить в этой самой «госпожой Цваль».

На стук в дверь сначала никто не откликался, потом раздался какой-то негромкий шум, будто кто-то тихо пытался подкрасться к двери с другой стороны, и потом их долго рассматривали в щель.

— Открывая, старая карга! — Рявкнул гном, и как ни странно, дверь тут же открылась.

Госпожа Цваль состарилась, сгорбилась, но отнюдь не похудела и отнюдь не стала хоть сколько-нибудь приятнее. Увидев трех серых, она услужливо склонилась в поклоне и лебезящим голосом запричитала: