Эл Ибнейзер - Дар Менестреля

Над невысокой, пологой горой, поросшей от времени растительностью, висело красное, клонящееся к закату солнце. Большие облака клубились в небе над расстилающейся перед горой холмистой запустелой равниной как в первые дни творения. Возле самой вершины на валуне, лежащем среди травы и цветов, сидел путник с посохом. Ветерок трогал его седые волосы, бороду, откинутый капюшон. Он смотрел на расстилающуюся перед ним равнину, и казалось, что его глаза вмещают в себя всю мудрость и боль человечества.

Невдалеке от него стоял статный смуглый красавец в богатой изысканной одежде с дорогими украшениями. Hа первый взгляд это кабальеро поражал изяществом и, вероятно, много девичьих и женских сердец он мог бы покорить не прикладывая к этому никаких усилий. Hо присмотревшись, чувствовалось в нем что-то не то, что-то отталкивающее. То ли чересчур горделивый и пренебрежительный взгляд, не вязавшийся с его почтительной позой, то ли изломанный рот, будто привыкший к язвительной усмешке. Несмотря на это, он стоял перед бедно одетым путником склонившись в легком полупоклоне.

— Откуда ты пришел? — Спросил путник.

— Я ходил по земле, господин, и прошел ее от края до края, — ответил тот.

— Все жаждешь исказить Песню…

Стоящий вздрогнул и тут же ответил:

— Нет, господин. Ты знаешь, я никогда не стремился к этому. Все мои помыслы — лишь остеречь тебя от твоего последнего творения. Я ли нарушил твой запрет? Он! Вот причина искажения мелодии! Hе я, человек порочен по сути своей, и он исказит любую песню, которую ты доверишь ему. Да и не поможет она ему…

— Меня ли хочешь соблазнить, нерадивый раб, — с горечью спросил путник.

— Никогда, господин, — склонился стоящий, скрывая глаза, — Hо дозволь мне и дальше остаться меж людей, и я покажу тебе их истинную природу!

— Мне? — Спросил путник и взглянул на щеголя, от чего тот еще ниже опустил глаза и склонился, — Hо да будет так. Человек сам должен делать выбор, иначе он перестенет быть человеком. Hо не надейся, поскольку придет помнящий Мелодию.

Стоящий вздрогнул и быстро ответил:

— Кто же это будет, господин, опять какой-нибудь могучий с огненным мечом?

— Человек, просто человек. Тот, кого ты так боишься.

— Hо даром ли будет нести он Песню? Если оградишь ты его и все, что будет у него, благословишь и одаришь его здоровьем, богатством, красотой, женщинами, властью… А устоит ли он, если все это предложить ему за то, чтобы он забыл Мелодию?

— У него будет лишь один Дар — чистая душа, помнящая изначальную Мелодию. Остальное он получит потом, не рассчитывая ни на что. Hо и этого единственного Дара хватит, чтоб остановить тебя. А теперь уйди.

И надменный кабальеро, статный красавец с высокомерным взором исчез, растворился, будто его никогда и не было.

— Ты слышал? — Обратился путник неизвестно к кому.

Среди травы и камней зашевелилась дрожащая от страха фигура. Hе поднимаясь с колен человек приподнял лицо и лишь смог пролепетать: «Да, Господин!» Путник с состраданием поглядел на него и сказал:

— И запомни, какие бы беды ни навлекли люди на себя, а они уже заслужили их и немалые, но придет время и придет Певец, и принесет Песню, чтобы спасти мир. Иди и запиши, что услышал.

А затем путник поднялся и пошел по золотистой дорожке лучей заходящего солнца, одному ему ведомо куда и зачем.

Ветер. Ветер гонит тучи и разрушает старые камни, поднимает землю с огородов и несет ее в бурные речки, дует и днем, и ночью иссушивая старые горы. Редко когда он остановится, будто задумается о чем-то своем, и глянь — уже снова гнутся под ним травы, цепляющиеся за крутые горные склоны. Кажется, что именно ветер господствует над этой суровой горной страной, над одинокими скалами и лесами, облепившими старые горы, над ущельями со звонкими речушками, над горными долинами, отражающими солнце зеркальцами хрустальных озер, над плато на восходе и равниной на закате, над древним монастырем илинитов, укрывшемся в неприступной толще скал.