Мария Чурсина - Императрица и смерть

Злилась на пьяных могильщиков, которые так и не успели вырыть могилу, на старух, отталкивающих её от поставленного на две табуретки гроба. Злилась, когда мама шепнула ей на ухо, что можно не целовать умершую в лоб, прощаясь, можно лишь сделать вид, если противно. Злилась на не унимающийся дождь.

Сейчас дождь прибивал фиолетовые лепестки к мостовой. И, неслышно ступая, белые волки шли к громаде Храма. Орлане почудился запах дыма, она подняла голову: в стене Храма открылась высокая арка, и там, внутри, глубокая темнота нарушалась только мерцанием белого пламени.

Воины по обе стороны от неё всё ещё стояли, опустившись на одно колено, и капюшоны мантий скрывали их лица. Остаток пути она прошла уже не по камням - по жёлтым листьям.

В центре залы на каменном возвышении покоилось его тело, освещённое белым пламенем у изголовья. Орлане приходилось ломать себя, чтобы - даже мысленно - называть недвижимую восковую куклу перед собой отцом. Приближаясь, она видела его бледные руки, сложенные на рукояти посоха. Видела, как в его янтарном навершии едва тлеют некогда живые искры.

Храм воровал звук её шагов. Это был совсем не тот Храм, что в день её с Луксором свадьбы - увитый цветами, светлый, пахнущий мёдом и весенними облаками. Ещё несколько метров, и Орлана поняла, что каменные плиты под её ногами застилает мох бурого цвета. Огненные шары, висевшие слишком высоко, не давали рассмотреть ни колонн, уходящих в ночное небо, ни стен.

Из темноты навстречу ей вышел монах Храма. Орлана, хотя и знала, как всё должно происходить, вздрогнула. Рост его был раза в полтора больше человеческого, балахон землистого цвета делал его фигуру похожей на призрака, и казалось: вот-вот потянутся прямо из-под капюшона щупальца мрака. Он протянул Орлане широкий нож.

Она осторожно приняла оружие. Испугалась почувствовать на себе прикосновение чешуйчатых лап и едва не одёрнула руки, но зря: она тут же ощутила мягкий бархат - на руках монаха были перчатки. Холодным ветром потянуло по щиколоткам.

Он шагнул обратно в темноту, а Орлана завела нож за затылок. Одной рукой она сжала волосы, затянутые в тугую косу, другой - рванула нож вверх. Лезвие царапнуло кожу. Вымытые перед самой церемонией волосы заскользили в руках. На одно мгновение она испугалась, что не сможет, что вся церемония пойдёт прахом из-за глупой императрицы, но лезвие довело дело до конца.

В руках у неё осталась коса, в бликах пламени напоминающая отрубленную звериную конечность. А по ножу багровой ниткой тянулась кровь. Орлана вложила в руки монаху свою косу, вернула нож. Со времени её ухода из мира людей её волосы выросли не так уж сильно - всего до лопаток, но и то истончились и на спине лежали прозрачной паутинкой. Теперь грубо обрезанные пряди падали на лицо, щекотали уши.

Нужно было уходить, но вместо этого Орлана закрыла лицо руками. Её тело, с честью выдержавшее весь сегодняшний день, подвело - ноги едва не подкосились. Изнутри вырывался звериный вой, жуткий, незнакомый. Она кусала губы, чтобы не выпустить его наружу, и, если бы не маска, расцарапала бы лицо ногтями. Хотелось разбивать руки в кровь об камни, поросшие мхом, от злости на саму себя и на Вселенский разум. Орлана едва взяла себя в руки, сжала зубы в подобии спокойствия.

Она коснулась кончиками дрожащих пальцев лба, чуть склонилась - монах стоял перед ней, не шевелясь, - и пошла к выходу. Орлана знала, что возвратится сюда завтра, потому что после молитв к Вселенскому Разуму душа её отца уйдёт из мира живых навсегда, а тело отнесут в семейный склеп, и снова она будет вести церемонию, и снова увидит, как осыпаются и меркнут некогда живые искорки в навершии его посоха.

Но сейчас ей хотелось верить, что самое сложное позади, а завтра - это очень нескоро. Орлана с чего-то взяла, что когда выйдет наконец из душной громады Храма, осенние сумерки покажутся ей ясным вечером, и свежий ветер с реки позволит вдохнуть полной грудью. Но, ступая по примятым дождём фиолетовым лепесткам, она чувствовала, как больной судорогой сводит горло от каждого глотка воздуха. А по лицу - хоть полумаска и была сделана из тонкой ткани - текли капельки пота.

Воины все ещё стояли, преклонив колени, и мантии их, должно быть, насквозь промокли. Маги, пришедшие проводить императора в мир Ничто, тоже не двигались с мест. Теперь она рассматривала их, не скрываясь. Лиц почти не было видно, но Орлана с болезненным любопытством цеплялась взглядом за ладони, скрещенные в скорбном жесте у каждого на груди. Тонкие пальцы и запястья в браслетах - молодая женщина. Обожжена кожа, шрамы - может быть, демонолог? Ей почудился запах дыма.