Лада Лузина - Меч и Крест

— Русь крестили огнем и мечом, — насупившись, вспомнила расхожий штамп Маша.

Но получалось, огонь и меч — вовсе не метафора…

— «Не мир я вам принес, но меч» — Иисус сказал правду, — обиженно поморщилась она, чувствуя, что ее «плохо» и «хорошо» вновь смешались в одно липкое месиво.

— Да, — согласился с Богом Демон, — их кресты обернулись мечами задолго до того, как был выкован меч Добрыни.

— Но зачем крест Андрея перековали в меч? — трусливо сменила тему она. — Если Змей — это вовсе не змей?

— Именно потому, — серьезно ответил он, — что люди полагались лишь на свою мощь и не знали: силу невозможно победить силой. Чего стоят все их храмы и кресты, если в их душе еще нет той самой веры, за которую они убивали? И когда по приказу Владимира Добрыня выковал меч, чтобы сразиться со Змеем, Марина знала: он обречен. Он погибнет. А если она поможет ему победить, ее Город лишится прежней силы.

— Чародейка Маринка? Возлюбленная Добрыни? — подалась к нему заинтригованная Маша Ковалева.

— Киевица и его жена, — почтительно поправил тот. — Языческая, а не христианская.

— И что, что она выбрала? — неожиданно перехватило дух у нее. — Любовь? Конечно, иначе бы…

— Нет, — оборвал он ее непреклонно и резко. — Истину.

— Так истина есть?

— Истина — посредине, — объявил он с непонятным ей торжеством.

— Весы? Голубая «византийка»! Это — Марина?!

— Так решила она, — уточнил Машин Демон. — И муж запечатал крестом древнюю силу. А сверху построили церковь. И много иных церквей…

— Потому что церкви всегда строят там, где нужно перекрыть зло, — отрапортовала Маша.

— Потому что истина подобна церкви, которая утратит смысл, если лишить ее неба, и рухнет, если отобрать у нее землю, на которой она стоит. Даже церковь не может быть без земли…

— А добро без зла?

Маша с сомнением потрогала лоб и выпятила губу. Они стояли на неправильном, трехногом перекрестке, у стрелки, указывающей путь к могиле Леси Украинки, затерявшейся в толпе других, безвестных, дорога к коим давно поросла травой. И Маша снова подумала о маленьком Савве Врубеле, так и не ставшем никем, и не смогла придумать «добро», объяснившее бы ей смерть двухлетнего ребенка.

— Нет, это как-то неправильно. Так не может быть… Если это признать, как жить? Признать, что зло должно быть? Что оно имеет право? — несчастно сказала она вслух.

— Что его нет.

— Но ведь оно есть.

Она потерянно опустилась на землю у беломраморного памятника:

Елена Осiевна Гарновичъ.

Ум. 8 ноября 1916 г. 23-хъ летъ

Эта девушка была ее ровесницей. Ее родители, верно, плакали так же, как несчастный Миша…

— А что бы чувствовали твои, кабы ты осталась в ноябре 1884 года? — привычно прочел ее мысли он.

— Мои? — Она не думала об этом.

— Насколько я помню ваши зыбкие истины, — насмешливо продолжал Машин Демон, — прелюбодеяние все еще считается «злом». А ты вот пришла и совратила супруга несчастной Надежды Ивановны Забелы…

— Но Мише было плохо! — испуганно открестилась Маша. — Она ушла. Он был один! У него умер сын! Он бы не смог…

— Так твой «грех» стал «святым»? — оскалился он.

— Нет, не стал! — Она обиженно отвернулась и поплотнее прижала колени к животу. Она не думала о своем поступке в таком контексте, она хотела как лучше, она хотела помочь…

Ее спутник опустился на траву рядом с ней.

— Как странно, — протянула Маша, тягостно помолчав и стыдливо засунув его вопросы, как постыдные вещи, некстати выпавшие на пол из платяного шкафа. — Все сказки оказываются правдой, если уметь их читать. «Маринка изменила Добрыне со змеем…» Логично — ведь с точки зрения христиан, слагавших былины сотни лет потом, верность язычеству была изменой. «Змей похищал женщин» — означает, что после крещения киевлян в Почайне, то есть первой победы над змеем у Почай-реки, когда Добрыня помиловал его в обмен на обещание «не драться веки вечные», люди по-прежнему приносили ему человеческие жертвы. И хотели принести племянницу князя Забаву… А «Добрыня, единственный, кто победил Илью», «победил, но не поверг, а крестами с ним обменялся и стал его братом во Христе» — тоже иносказание. Илья — земная сила! Считают даже, что его прообразом был сам Перун. Но дело не в этом, а в том, что Добрыня пытался примирить язычников с верой. Языческие обряды с православными. Купалу с Крестителем. Себя с Мариной…

— Но некоторые так и не примирились.

— Кылына. И ее бабка. И прапрапра… — вздохнула Ковалева.