Лада Лузина - Меч и Крест

Он потянулся к ней ртом, нетребовательно, неуверенно, по-детски. Она подалась вперед, соприкасаясь с ними, — его губы были мягкими и беззащитными. Его руки, скользнувшие по ее шее, были просящими и робкими. Его глаза из изъеденного молью бархата спрашивали ее…

— Да, — прошептала Маша с опозданием на девять часов и девятнадцать лет.

И закрыла глаза.

Маша опустилась на вросшую в землю, обгрызанную каменную ступень у могильной ограды и с горечью посчитала безымянные кресты вокруг.

Над Киевом вставал четвертый день ее новой жизни, во всей красоте их новой власти.

Вокруг, прижимаясь к земле, лежало бескрайнее Байковое кладбище. Рассвет вынул из тьмы гранитные бруски, покосившиеся железные решетки, заплаканные листвой плиты. Она бродила здесь много часов подряд, в требовательном, лихорадочном безумии, то и дело забредая в тупики из могил, жалко притиснутых друг к другу, как люди в «пиковом» трамвае, и, задирая подол, забрасывая ноги, перелазила через белые, серебряные, ржавые ограды, кусавшие ее кладбищенской крапивой, чтобы прорваться к очередной узкой тропе. Но так и не смогла найти то, зачем пришла.

На крест опустился черный ворон. Маша опустила глаза.

Она чувствовала себя голой под платьем. Она не чувствовала платья — она чувствовала его губы на своем животе, плечах, груди. И не чувствовала своих губ — ее губы остались с ним. И она должна была вернуться за ними…

— Скажи, теперь ты можешь помогать нам? — с вызовом спросила она грузную птицу.

— Да, — ответил ей Демон.

— Тогда верни мне ключ! — приказала она.

— Какой?

— Ты знаешь, какой! — сказала она упрямо. — Отдай его мне! Сейчас же!

— Я не могу сделать это, — произнес он ровно. — Но я могу ответить на твои вопросы.

Маша подняла голову. Он стоял, опершись на высокую черно-ажурную ограду, где лежали в вечном покое родители другого Миши:

Аѳанасiй Ивановичъ Булгаковъ

Профессоръ Кiевской

Духовной Академии

Варвара Михайловна Воскресенская-Булгакова

Когда-то она хотела их найти. И вот нашла… Случайно. И вырвавшись из объятий неисчислимых, незнакомых мертвецов, испытала недолгое облегчение от встречи с единственным родным памятником, на миг принятой ею за судьбу. И вцепившись в ограду у черного мраморного креста, попросила:

«Где он? Скажите, где? Вы знаете!»

Но памятник не ответил…

— Хорошо, — быстро согласилась она. — Скажи мне, где могила его сына? Он умер в мае 1903, ему было два года. Он где-то здесь. Могилка должна быть совсем крохотной…

— Ты не найдешь ее.

— Это не ответ! — озверела Маша.

— Ответ. Ты не можешь его воскресить.

Солнце вставало. Рассвет ширил свои объятия вниз — с горы. Радушные летние лучи умиротворяюще погладили ее отчаянное лицо и черный мраморный крест. Но Маша сидела к безответному кресту недружелюбной спиной, жадно вглядываясь в иной — безымянный.

«Может, он?»

До нынешнего дня она даже не представляла, сколько на центральном кладбище Города таких вот крестов, с чистыми, очищенными временем от имен, металлическими табличками. Сколько, если только вокруг Афанасия и Варвары она насчитала их целых семь. И, быть может, под этим, с белой, висевшей клочьями на ржавом теле краской, делавшей его похожим на железную березу; или под тем, крохотным, голубым, с маленьким детским холмиком; или под тем холмом, проросшим насквозь, оттолкнувшим крест широким кустом сирени, лежал крохотный Савва Врубель, стертый с таблички и из самой памяти Киева.

— Это не она, — обронил Демон.

— А это? — живо отозвалась Ковалева.

— И это… И та — тоже. Ты не сможешь ее найти.

— Смогу! Он похоронен на Байковом! — подорвалась она, страстно швыряя ему под ноги остатки разорванного Бегемотом альбома. — Я посмотрю регистрационные книги!

— Книги сгорели. Еще в сороковом…

— Я пройду каждый участок! — зашипела Маша. — Я составлю список всех безымянных могил! Я установлю возраст каждого креста. Если надо, я… Ты меня еще не знаешь! Это — она! Кылына заранее принесла его сына в жертву! Она дала Мише землю с Байкового! Его сын умер, только приехал в Киев…

— Как ужасны эти ваши кладбища, — равнодушно скривился ее собеседник, брезгливо оглядываясь вокруг.

— Да уж, — вынуждена была признать она. — Это ужасно. Так нельзя! Нельзя… Словно их всех выбросили на помойку. И его сына тоже… Но так не будет. Я все изменю! Я верну его…