Урсула Ле Гуин - Техану. Последняя книга Земноморья

После дня солнцестояния прошло уже больше месяца, но сумерки на краю смотрящего на запад Обрыва по-прежнему тянулись долго, и тьма опускалась не скоро. Ферру весь день собирала с тетушкой Мосс целебные растения и так умоталась, что не в силах была даже есть. Тенар уложила ее в постель и, сев рядом, стала петь ей песни. Когда Ферру так выбивалась из сил, что не могла уснуть, она свертывалась клубком, как домашний зверек, и погружалась в полудрему, постепенно переходившую в полное кошмаров забытье, из которого ее потом было крайне трудно вывести. Чтобы предотвратить это, Тенар держала девочку за руку и пела ей песни. Исчерпав запас песен, которым она научилась в Срединной Долине, Тенар переходила к Каргадским балладам, которые она выучила, будучи юной жрицей Гробниц Атуана, убаюкивая Тенар заунывными и слащавыми молитвами Безымянным Силам и Пустому Трону, наполненному теперь пылью и обломками разрушенного землетрясением Зала. Тенар не взывала к могучим силам, а просто пела, наслаждаясь звуками родного языка, поскольку она не знала, какие песни поют матери своим детям на Атуане, какие песни ее мать пела ей.

На этот раз Ферру уснула быстро. Тенар сняла голову девочки со своих коленей, подложила под нее подушку и подождала немного, дабы убедиться, что малышка уснула крепко. Затем, оглянувшись вокруг и убедившись, что никто ее не видит, она поспешно, словно совершая нечто зазорное, но получая от этого подлинную радость, превеликое наслаждение, положила свою узкую, белокожую ладонь на лицо девочки, туда, где глаз и щека были съедены безжалостным огнем, оставившим после себя безобразный гладкий рубец. После ее прикосновения он исчез. Плеть круглого, нежного лица спящего ребенка казалась неповрежденной, словно прикосновение руки Тенар исцелило ее.

Затем она осторожно, с большой неохотой отняла руку и увидела глубокие рубцы, залечить которые не удастся никогда.

Солнце медленно погружалось в плотную молочно-белую дымку на горизонте. Все куда-то разошлись. Сокол, скорее всего, пропадал в лесу. Последнее время он часто приходил на могилу Огиона и часами сидел под буком в этом уединенном месте, а когда достаточно окреп, стал бродить по лесным тропинкам, по которым так любил гулять Огион. Про еду Сокол постоянно забывал, и Тенар приходилось напоминать ему, чтобы он поел. Ища уединения, он избегал общества других людей. Столь же молчаливая Ферру, не мешая ему, ходила за ним по пятам, но Сокол был неутомим, и когда малышка уставала, он отсылал ее домой, а сам продолжал бродить по лесам уже в одиночку. Что он там искал, Тенар не знала. Он возвращался домой поздно, неслышно укладывался спать, и частенько уходил вновь прежде, чем просыпались Тенар и Ферру, взяв с собой хлеб и мясо, которые сну оставляли на ужин.

Тут Тенар увидала Сокола, идущего к дому по петлявшей по лугу тропинке, которая показалась ей бесконечной, усеянной рытвинами дорогой в ту ночь, когда она помогла Огиону преодолеть ее в последний раз. Сокол отрешенно шагал среди колышущейся от ветра травы, сквозь светящуюся предзакатную дымку, безразличный ко всему, с головой погруженный в свое несчастье.

— Не последишь ли ты за домом? — спросила она, когда он подошел поближе. — Ферру спит, а я хочу немного прогуляться.

— Хорошо. Иди, — ответил он, и она ушла, удивляясь про себя, насколько безразличны мужчины к побудительным мотивам женщин. Ведь кто-то же должен был присматривать за спящим ребенком. Свобода одного не обходится без закрепощения другого, если только не удастся добиться некоего равновесия, подобного четкому взаимодействию ног при ходьбе. Раз-два, левой-правой, идет она сейчас, ни секунды не задумываясь над тем, какое это великое искусство — сохранять равновесие при ходьбе… Затем пронзительная красота предзакатного неба и мягкое дуновение ветерка завладели ее вниманием. Выбросив из головы все метафоры, она продолжала шагать, пока не пришла к песчаным утесам. Там Тенар остановилась и некоторое время наблюдала за тем, как солнце медленно опускается в безмятежную розоватую дымку.

Она опустилась на колени и нашла глазами, а затем и нащупала подушечками пальцев длинную размашистую борозду на камне у самого края обрыва — след от хвоста Калессина. Тенар вновь и вновь проводила по нему пальцами, задумчиво всматриваясь в сумеречные дали и о чем-то грезя. Она произнесла вслух лишь одно слово. Имя с шипением и свистом сорвалось с ее губ, на этот раз не обдав огнем горло: